Облако   ::   Аксаков Константин Сергеевич

После обеда г-жа Линденбаум скоро уехала; она звала Лотария к себе, и он был вне себя от радости. Он так скоро воспользовался ее предложением, как только позволяло приличие. Когда он вошел, Эльвира была в зале. Она молча поклонилась ему, но Лотарию показалось, что на лице ее выразилась скрываемая радость. Она пошла в гостиную. Г-жа Линденбаум сидела и вышивала на пяльцах. После обыкновенных приветствий скоро начался одушевленный разговор, в котором и Эльвира принимала участие. Г-жа Линденбаум просила ее спеть. Она села за фортепиано, лицо ее оживилось невыразимым чувством, все существо, казалось, искало выражения и нашло его себе в песне. Она запела:

Смотри: там в царственном покое,

Восстав далеко от земли,

Сияет небо голубое

В недосягаемой дали.



Смотри: как быстро друг за другом

Летят и мчатся облака;

Там, под небесным полукругом,

Их жизнь привольна и легка.



Пускай красою блещет тоже

Разнообразная земля,

Но им всего, всего дороже

Свои лазурные поля.



А ты к себе мольбой напрасной

Счастливцев неба не мани -

Не бросят родины прекрасной,

Нет, не сойдут к тебе они,



Но если в их груди эфирной

Забьется к смертному любовь,

Они покинут край свой мирный,

Приют беспечных облаков,



И, жизнию дыша единой,

Бросают милую семью,

И в край далекий, на чужбину,

Они несут любовь свою.

Странное случилось с душою Лотария, когда Эльвира пропела эту песню. Какое-то воспоминание поднялось в душе его; какое- то событие детства силилось выбиться из-под тумана времени. Он хотел что-то вспомнить и не мог. С нами часто это бывает; с кем этого не случалось? Кто знает, - это, может быть, воспоминание такого же происшествия, но которое мы забыли и вспомнить не можем, может быть, и у каждого из нас в детстве была девушка-облако или что-нибудь подобное (но в том только разница, что потом мы почти никогда не можем это вспомнить). Я, по крайней мере, твердо уверен, что я летал в детстве. Но обратимся к Лотарию; он долго простоял в таком положении, и когда очнулся, Эльвиры уже не было. Грюненфельд пошел в гостиную, где сидела г-жа Линденбаум.

– Как я виноват, - начал Лотарий, - я так заслушался, так забылся, что и не видел, как ушла девица Эльвира.

– Да, она ушла.

– Мне очень жаль, что я не успел поблагодарить ее: она так прекрасно поет.

– Да, она хорошо поет; она ушла теперь.

– Куда же?

– Не знаю, только ее нет дома.

Такое спокойное незнание показалось странным Лотарию. Он хотел непременно узнать от г-жи Линденбаум все подробности об Эльвире, и для того решился открыться ей, какое впечатление произвела на него ее воспитанница.

– Вот третий раз, как я ее вижу, - говорил Лотарий, - но мне кажется, что я ее видал где-то, что я ее давно знаю, что наши души близки друг другу. Да, да, мы давно знакомы; я люблю ее; она теперь все для меня.

Г-жа Линденбаум улыбнулась, посмотрела на Лотария и потом сказала:

– Год тому назад, когда я была еще в Англии, в один прекрасный летний вечер пришел ко мне какой-то старик и с ним прекрасная девушка. "Вот вам моя дочь, - сказал он, - я вам ее поручаю. Вы не будете раскаиваться, если ее возьмете. Чего вам нужно? Денег? Извольте, назначьте какую угодно плату; но с условием: пусть она живет у вас, пусть в обществе известна будет под именем вашей воспитанницы; но она не обязана давать вам никакого отчета; она может отлучаться куда ей угодно, не спросясь и не сказываясь; словом, она должна иметь полную свободу".

Меня это поразило, предложение было так странно, лицо девушки было так интересно, что я согласилась тотчас и отказалась от платы. Мне очень хотелось узнать причины, заставлявшие отца отдавать дитя свое в чужие руки. Я спросила его. "Это не ваше дело", - отвечал он мне и ушел.