Одна душа, два тела (Четвертое Айденское странствие)   ::   Лэрд Дж

Положив черноволосую головку на плечо Блейда, она дышала спокойно и ровно, будто бы недавний любовный жар, отпылав, покинул ее, излившись негромкими стонами, тихими вскриками, нежным, едва слышным шепотом. Для нее, зрелой красавицы с золотисто-смуглым телом, наслаждение было привычной радостью, счастьем, без которого жизнь казалась бессмысленной и пресной. Но дарила она его немногим.

Ее темные блестящие пряди мешались с волосами Блейда, чуть тронутыми сединой. Эти локоны были невесомыми и мягкими, как шелк; он не чувствовал их прикосновения, не замечал руки, обнимавшей его шею. Он спал, и лицо странника, озаренное огоньком ра-стаа, тонкой несгораемой лучинки, казалось много старше, чем у его черноволосой подруги. Она была женщиной в расцвете лет, и самый придирчивый ценитель женской красоты не дал бы ей больше тридцати; Блейд же выглядел на все сорок пять. Возможно, даже на пятьдесят, хотя и такая оценка его возраста являлась бы комплиментом: всего несколько дней назад ему стукнуло пятьдесят семь. Он был еще крепок и силен, но лоб уже пересекли морщины, и смугловатая кожа обветрилась; твердо очерченные и крепко сжатые губы придавали лицу суровое и грозное выражение, упрямый подбородок казался высеченным из камня. То был мужчина в осенней поре, в тех годах, когда уверенность в своей силе, в своем опыте и власти достигает апогея, за которым начинается неизбежный упадок; он походил на вершину, с которой все дороги ведут вниз.

Под ним чуть заметно колыхалось днище надувной палатки, стены ее сходились вверху шатром, полупрозрачная зеленоватая ткань напоминала застывшую морскую волну. Северная ночь была темной, и потому никто не смог бы различить еще один купол, накрывавший и палатку, и всю небольшую поляну в дремучем хвойном лесу; только громадный вороной тарот, бродивший по этой маленькой прогалине в поисках травы, иногда тыкался широкой рогатой мордой в невидимую преграду.

В самое глухое и темное время из леса выскользнули две тени, подкрались к барьеру, уставились на тарота голодными алчными глазами. Потом когтистая волчья лапа царапнула воздух, вслед за ней поднялась рука второго существа, не то обезьяны, не то человека - почти такая же, как у зверя, мохнатая, со скрюченными пальцами. Эта тварь видела тарота и палатку, чуяла два теплых и беззащитных тела, погруженных в сон, но некое странное колдовство, гораздо более сильное, чем у Повелителей Волков, не позволяло приблизиться к жертвам ни на шаг.

Пришелец, раздраженный, тихо заворчал, и волк, его покорный спутник, оскалил клыки. Почему они не могут вступить на поляну? Воздух, словно упругая пленка, отталкивал их.

Шестиногий тарот с презрением фыркнул, угрожающе покачивая рогом. Он не боялся этих ночных бестий, он был слишком огромен, быстр и могуч, чтобы с ним могла справиться даже стая волков, а чары волосатого лесного пришельца на него не действовали. Вдобавок он знал, что у хозяина, спавшего сейчас в шатре, есть длинные и острые стальные клыки и летающие шипы, способные покончить с любой нечистью. Но будить его было сейчас ни к чему, ибо лесные твари не могли подобраться к палатке.

Тарот снова фыркнул, чуть громче, и тут на его необъятном мохнатом крупе зашевелилась какая-то тень. Небольшое существо, неразличимое в темноте, приподняло голову, затем серия звуков разорвала тишину: скрежет взводимого арбалета, резкий щелчок тетивы, жужжание смертоносного стального болта. Волк и его спутник испуганно отпрянули; с крупа тарота донеслось хихиканье.

Этот маленький концерт, однако, не разбудил Ричарда Блейда. Он спал, обратив к полупрозрачному потолку лицо, суровое и спокойное, на котором даже сейчас, во сне, читалась несокрушимая уверенность в собственных силах.