Око Силы. Вторая трилогия. 1937 -1938 годы   ::   Валентинов Андрей

Те, в одинаковых костюмах, стояли на прежнем месте, не двигаясь, и каким-то краешком сознания Орловский сообразил, что это еще не арест. К нему приставили пару «топтунов». Обычная практика – преследуемый теряется, начинает метаться. День-другой слежки настолько выводит человека из равновесия, что после ареста часто не требуется никакого давления. Жертва охотно рассказывает все сама, чтобы избавиться от кошмара...

Юрий понимал это, но страх оказался сильнее. Правильнее всего было остаться дома, еще раз просмотреть уцелевшие бумаги и, раз уж ничего не удастся избежать, сложить самые необходимые вещи, которые понадобятся там. Но Юрий представил, как он сидит в пустой маленькой комнатушке, а эти двое час за часом маячат у ворот, потом их сменяют другие, такие же одинаковые, в дорогих костюмах... Страх вновь захлестнул, закружил и бросил его прочь, в никуда, по улицам и переулкам Столицы. Скрыться Орловский не пытался, просто шел вперед, то оживленными улицами, то полупустыми переулками, постоянно оглядываясь и заранее зная, кого он увидит сзади.

Да, Юрий опоздал. Вчера поздно вечером он, убедившись, что за ним еще не идут, позвонил из автомата на улице Герцена Терапевту. Тот сообразил все сразу и велел немедленно, не теряя ни секунды, ехать к центральному входу в ЦПКО. Но Юрий подумал о бумагах, которые следовало пересмотреть, и ответил, что перезвонит через пару часов, в крайнем случае – утром. Но он солгал – и себе, и Терапевту. Все, что касалось его книги, было давно уничтожено или передано по назначению. Оставался совершенной безопасный хлам – студенческие конспекты, черновики того, что Юрий писал, работая в Институте Народов Востока и его незаконченная старая рукопись. Конечно, и это стоило просмотреть еще раз, а лучше – уничтожить вместе с дюжиной чьих-то писем, все еще хранившихся в маленькой коробке из-под папиросных гильз. Но не в бумагах было дело. Просто этим вечером они договорились встретиться с Никой. Конечно, следовало набрать ее номер, не смущаясь тем, что к телефону могла подойти прислуга или даже муж – и все отменить. Но это значило, что им, скорее всего, больше не придется увидеться, по крайней мере, в этом страшном и бессмысленном мире...

...А потом, после их разговора, сил уже не оставалось ни на что. Юрий уснул мертвым сном, а утром стало ясно, что он опоздал – непоправимо и навсегда.

Орловский оглядел переулок и только сейчас сообразил, куда занесло его бессмысленное блуждание по Столице. Да, там за углом он когда-то жил, а здесь, в самом конце переулка, находился маленький храм – их семейная церковь. В последний раз он заходил сюда два месяца назад.

Юрий оглянулся. Преследователи не спешили. Да и зачем им спешить?

...Два месяца назад Юрий хотел повидать отца Александра. Весной этого страшного года после очередного выступления Емельяна Ярославского в Столице вновь стали закрывать уцелевшие храмы, и Орловский опасался, что маленькую церковь в переулке уничтожат в числе первых. Храм уцелел, но отца Александра в нем уже не было. Старого священника, тридцать три года назад крестившего маленького Юрия, арестовали как раз накануне...

Юрий оглянулся еще раз и медленно двинулся вглубь переулка. В церковь он решил не заходить, но хотелось напоследок просто постоять у входа. Орловский не считал себя верующим, но этот маленький храм оставался тем, что еще связывало его с давно оборвавшейся прежней жизнью. Отец, мама, брат...

Страх отступал, оставаясь позади, на людной улице. Собственно, чего было бояться? Еще после первого ареста весной двадцать седьмого, Юрий понял, что такие, как он, «бывшие», не выживут в отечестве мирового пролетариата. Им не простят отцов и братьев, защищавших Родину на фронтах мировой и гражданской.