Орел + решка судьба   ::   Буркин Юлий

И не знает, кому бы его там сплавить… Извини, что я в третьем лице…

Бормоча, Владик перелистывал том, рассматривал картинки и то и дело поглядывал на Хезу, сравнивая.

– Да кто ж ты такая-то? Броненосцы у нас вроде не водятся. Да и морда у тебя другая… Нет, я, главное, говорю: «Куда я ее дену, я ж в понедельник на сборы уезжаю!». А он: «Не возьмешь, выпущу в скверике». Урод моральный. Я говорю: «Отвези обратно», а он: «Я на дачу только через неделю…».

Владик отложил просмотренный том в сторону, рядом с клеткой, и взял в руки следующий.

– Здрас-сте! А это здесь откуда?

Он раскрыл книгу. Это был вовсе не справочник, а кляссер с монетами. Формат такой же, вот он нечаянно и прихватил его. Таких альбомов у него было пять, и в них помещалась пусть и не самая обширная в мире, но горячо любимая коллекция, сжиравшая почти половину его заработка. Владик открыл кляссер и полюбовался на стройные ряды монет, пробормотав: «Там царь Кощей над златом чахнет…».

Впрочем, злата тут нет. Зато Русью пахнет отчетливо. Это был советский раздел коллекции. Монетки наполовину высовывались из прозрачных кармашков; Владик потрогал одну из них и улыбнулся. Десять копеек 1946 года, в гербе которой вместо одиннадцати лент - семь. Ох, и досталось же кому-то за этот брак. Учитывая политическую ситуацию того времени, можно почти уверенно сказать, что этот кто-то был расстрелян… Владику десярик обошелся в триста пятьдесят баксов.

– Вот так-то, Хеза, - сказал он. - Была бы денежка правильная, красная цена ей - сто рублей. А такая, с дефектом - нумизматическая редкость! Или вот, - он осторожно вынул другую. - Видишь? Рубль сувенирный, посвященный великому композитору Прокофьеву. Делали форму, чеканили - на века. И ухитрились, бараны, перепутать даты жизни. Он умер в пятьдесят третьем, а тут, видишь, пятьдесят второй… В результате - вынь да положь четыреста зеленых. Пока эта у меня - самая дорогая…

Владик вставил рубль обратно в кармашек и положил раскрытый кляссер на уже просмотренный том Брема.

– Вот и ты у нас - зоологическая редкость. То ли ёж-мутант, то ли гибрид жабы и черепахи… - Владик усмехнулся. - Главное, я и правда не знаю, куда тебя деть, пока буду на этих треклятых сборах. На соседнюю кафедру - к зоологам?.. И не жрешь ты ничего… А как мне не хочется на эти сборы, знала бы ты! Что я - мальчик: с автоматиком по плацу бегать… И на день рождения не попадаю. А что делать?

Внезапно Хеза чуть приоткрыла свой безгубый щелевидный рот, и из него со скоростью смазанной маслом молнии выскочил длинный-предлинный язык. Он коснулся «Прокофьева», тут же втянулся обратно, и монетка исчезла во рту Хезы. Та прикрыла глаза, откровенно сглотнула, и ее странная мордочка на миг приняла мечтательно-счастливое выражение. Затем глаза открылись, и Хеза стала такой же, как была.

– Эй-эй! - закричал Владик, вскакивая. - Ты чего?! Ну-ка положи на место!

Но он прекрасно понимал, что крики его бесполезны. Это, во-первых. А во-вторых, Хеза сейчас увеличила собственную ценность с нуля до четырех сотен баксов, и судьба ему ковыряться в ее помёте. Так что какие сборы?!

– Только не надо мне говорить, что ты питаешься железом! - сердито сказал Владик, поспешно закрывая и убирая кляссер на полку - от греха подальше.

Ему приснился неприятный сон. Как будто он (не он нынешний, а он - испуганный мальчик) живет с мамой в доме у каких-то очень несимпатичных людей. Это толстая супружеская пара с ехидной дочерью одного с ним возраста, и самое противное в них то, что они недолюбливают его рыжего, полосатого кота, которого сам он обожает.

Однажды кот исчез. Его нет уже несколько дней. И вдруг Владик замечает, что вся хозяйская семейка, победно на них с мамой поглядывая, щеголяет в рыжих, полосатых штанишках. Возмущению Владика нет предела, и он решает отомстить. Хотя бы подлой девчонке.