Оседланные   ::   Силверберг Роберт

Я ощущаю - в ней рушатся какие-то барьеры.

- А ведь вы меньше боитесь меня, Хелен.

- Я вас никогда не боялась. Я боялась того, что может случиться, если мы рискнем...

- Не надо. Не бойтесь...

- Я стараюсь. Но порой все кажется таким безнадежным. С тех пор, как они явились...

- Мы все равно можем пытаться жить по-своему.

- Наверно.

- Это нужно. Давайте заключим пакт, Хелен. Не надо больше мрака. Не надо больше бояться ужасов. Хорошо?

Молчание. Затем моя рука ощущает ее холодную ладонь.

- Хорошо.

Я опускаю в щель кредитную карточку, и мы выходим. Мне хочется, чтобы она попросила меня забыть о работе в этот день и пойти с ней. Теперь она обязательно позовет меня, и лучше раньше, чем позже.

Мы проходим квартал. Она не просит ни о чем. Я чувствую, как она борется с собой. Проходим еще один квартал. Ее рука в моей, но она говорит лишь о своей работе, о погоде, и все это пока разделяет нас... На следующем углу она, не дойдя до дома, почти бежит обратно к бару. Я стараюсь быть терпеливым.

Сейчас уже нет нужды торопить события, говорю я себе. Ее тело для меня не секрет. Все было у нас наоборот и плоть была вначале: время, чтобы добраться до той самой трудной ступени, которую некоторые зовут любовью.

Но она, конечно же, не знает, что мы уже настолько знакомы. Ветер швыряет снег нам в лица, эти холодные уколы будят мою совесть. Я знаю, что должен сказать. Я должен уничтожить свое несправедливое преимущество.

Я говорю ей:

- Когда меня захватили на той неделе, Хелен, у меня дома была девушка.

- Ну и зачем об этом говорить сейчас?

- Надо, Хелен. Это были вы.

Она останавливается. Она поворачивается ко мне. Мимо спешат люди. Ее лицо побледнело, на скулах пылают багровые пятна.

- Это не смешно, Чарлз.

- И не должно быть, Хелен. Вы оставались со мной с вечера во вторник до раннего утра пятницы.

- И как вы это узнали?

- Узнал. Память осталась. Что-то остается, Хелен. Я видел вас всю.

- Перестаньте, Чарлз.

- Нам было хорошо вдвоем, Хелен,- говорю я.- Мы, наверно, порадовали наших Наездников, так мы были хороши. Увидеть вас снова - все равно, что очнуться от сна, понять, что он явь, что девушка...

- Нет!

- Начнем все сначала.

- Вы намеренно гнусны, не знаю зачем, но не надо портить все сразу. Была я с вами или нет - вы не можете этого знать, и если даже была, то лучше всего...

- У вас родимое пятно величиной с монету,- говорю я,дюйма на три ниже левой груди.

Она всхлипывает и бросается на меня прямо на улице.

Длинные серебристые ногти едва не впиваются в мои щеки. Она бьет меня. Я ловлю ее руки. Она пинает меня коленями. Никто не обращает на нас внимание: идущие мимо думают, что нас оседлали, и отворачиваются. Ее переполняет ярость, но я крепко держу ее, так что она может лишь извиваться; но ее тело рядом с моим, напряженное, сопротивляющееся.

Тихо, настойчиво я говорю:

- Мы сомнем их, Хелен. Мы докончим то, что они начали. Не деритесь со мной. Не стоит. Мы принадлежим друг другу...

- Отпус-с-стите...

- Ну пожалуйста. Прошу. Зачем быть врагами? Я не хочу вам зла. Я люблю вас, Хелен. Помните, как подростки играют в любовь? Играл я и вы, наверно, тоже. Но игра кончилась. У нас так мало времени, пока мы на свободе, надо поверить, открыться...

- Напрасно...

- Нет. Глупо, что двое людей, которых свели Наездники, должны избегать друг друга. Нет, Хелен... Хелен...

Что-то в моем голосе задевает ее. Она перестает бороться. Ее напряженное тело обмякает. Она смотрит мне в глаза, и ее залитое слезами лицо словно оттаивает, глаза затуманиваются.

- Верьте мне! - прошу я.- Верьте мне, Хелен!..

Она медлит, затем улыбается.

В ту же секунду я чувствую холодок в затылке, словно стальная игла проходит сквозь кость. Я застываю. Руки мои разжимаются. На мгновение я теряю сознание, и, когда туман расходится, все совсем другое.