Оставшийся среди живых   ::   Немирова Алина

---------------------------------------------

Немирова Алина

Оставшийся среди живых



Алина НЕМИРОВА

ОСТАВШИЙСЯ СРЕДИ ЖИВЫХ

У людей в погребах и подвалах горят смолистые факелы, чадя и потрескивая; в гномьих пещерах искусно сработанные лампы дают ровное желтое пламя; а здесь - мертвенное зеленоватое свечение гнилого дерева. От него лица пленных серы, как камень, окружающий их, а стража... ну, этих не украсит и солнечное сияние. Орки охотно обошлись бы без освещения, но оно, говорят, угнетает душевные силы невольников, и так за ними легче уследить. Вот и тлеет, тлеет гнилой огонь по стенам бесчисленных подземелий. "А вообще-то следить и незачем,- ворчат скучающие стражи. - Копи глубоки, цепи прочны, а руки их - смешно даже! - тонки и слабы. Но Высшие велят не спускать с них глаз. Им, значит, виднее". Не боль, не голод и даже не тяжкий труд истощают их. Не видеть смены дня и ночи, зимы и лета, не иметь возможности остаться наедине с собою или увидеть любимые лица, услышать новое слово или обдумать новую мысль - вот истинная мука; и вечный грохот рудника, и безжизненный свет, и короткие цепи ненавистны им как овеществленные знаки неволи. Вспоминать былое здесь больно, и потому они даже имен своих друг другу не называют - во владениях Врага прекрасные эти имена звучат издевкой... Да, они слабы теперь - умелые мастера, славные воины, знатоки законов мироздания, потерявшие все, что любили в здешнем мире; они работают, работают столько, сколько от них требуют, работают молча, хотя никто не запрещает им разговаривать. Зачем? Между собою они обойдутся и без слов, а страже их мысли знать ни к чему... Да, ладони их черны от въевшейся железной пыли, сгорблены плечи и глаза тусклы, но они работают уверенно и точно, любой инструмент словно сам ложится им в руки; и в этом мерещится стражникам тайная угроза, и смутный страх заставляет их рычать и ругаться, и бить наотмашь по серым, чужим, недоступно замкнутым лицам. И пленные молча утирают кровь, и возвращаются к работе, и вгрызаются кирки в тело гор, и дробятся рудоносные жилы, и уходят по бесконечным колодцам вверх корзины с рудою - на новые мечи, и копья, и цепи для новых рабов. А там, на недоступных верхних ярусах, неусыпно бдели господа смотрители. Они редко спускались в "ямы" - ленились, да и побаивались. Впрочем, Высших и тем более самого Владыки они боялись еще больше, а он строго спрашивал за недосмотр. И вот однажды смотритель колодцев второго десятка заметил, что руда из семнадцатого излишне измельчена; заранее распаляясь гневом на поганцев, по чьей милости приходится надрываться, он спустился в глубины и потребовал, чтобы ему указали нарушителей. Их было восемь штук в той яме - рваные тряпки, все на одно лицо. Смотритель выкрикнул наугад: - Мерзавцы! Облегчить себе жизнь задумали, до кормежки время протянуть? Кто посмел нарушить установления? Мерзавцы молчали. Смотритель затопал, завизжал, брызгая слюной - на подчиненных это действовало безотказно. Но эти, закоренелые, даже не дрогнули. - Думаете, хуже быть не может? - орал смотритель, обретая уверенность в мощи своего крика.- Я вам сделаю втрое, вдесятеро хуже! Будете знать у меня, паучья сыть, как драгоценную жилу в пыль истирать! - Эту руду следует измельчать,- произнес вдруг кто-то хрипло, но уверенно. Смотритель умолк на полуслове и стал озираться, недоумевая, откуда тут мог появиться кто-то из Высших: неужто они и впрямь умеют ходить невидимками? Но никого не было в пещере, кроме четверых перепуганных орков да молчаливых рабов. - Кто... кто это сказал? - теряя от неожиданности голос, просипел смотритель. - Я сказал. Эта руда с примесью, с ней требуется особое обращение.