Пастырь Вселенной   ::   Абеляшев Дмитрий

Ни тебе принимать решения, ни тебе их осуществлять. Плавай себе, лови руками рыбок да кушай их – русалки с Антарлиска едят рыбу почти живьем – и копи себе на приданое...

“Да уж, занесло меня”, – усмехнулся Император и, глядя на изящное тело Алдо, принялся вновь выполнять те же упражнения, которые – он это понял сейчас – с первого раза помогли ему не в полной мере.

* * *



– Ну как? – спросил Владимир у Леи, силящейся прочесть то, что было начертано на листе, брошенном Императором на золотой столик.

– Не выходит... – ответила девушка.

Володя с Леей переговаривались уже несколько минут, не обращая и малейшего внимания на продолжавших стоять навытяжку, развернутых к трону молодых охранников. У тех же ни один мускул на лицах не дрогнул, ни разу за время отсутствия вершителя судеб Анданора.

– Говорю тебе, это смертный приговор, – в очередной раз сказал Володя.

– А я говорю тебе, возлюбленный мой, что ты рассуждаешь не по-христиански, – парировала Лея, изумительной красоты барельефом торчавшая из стены, – в твоих же книжках, между прочим, сказано, что осуждение – грех, тем более – клевета и тем хуже – на Императора. Ведь всякая власть от Бога – так?

Володя умолк, сраженный безупречностью аргументации его законной теперь – во всяком случае, для Анданора – жены и потрясенный тем, как владела она глубинами своей памяти, поскольку нигде, кроме Москвы, христианских книжек она читать просто не могла. “Или могла? – подумалось Володе. – Может, это земные священники каким-то образом снабдили ее литературой?”

– Это ты еще в Москве запомнила? – спросил Володя.

– При чем тут твоя Москва, – с нотками раздражения в голосе откликнулась Лея. – Может, и в Москве, но, насколько я помню, так говорил Сам Спаситель. Между прочим, когда я сидела одна в своей камере, всеми забытая, я от тоски и безнадежности стала молиться Ему теми молитвами, которые запомнила наизусть, когда ты их читал. Я молилась, чтобы твой Господь, если Он действительно так всемогущ, как это утверждают христиане, дал мне знать, что с тобой, жив ты или нет, и о том еще, как обстоят дела с эпидемией. И я твердо решила тогда, почти поклялась: если Он это мне откроет, так, чтобы я поняла, что это Он мне открыл, то я приму христианство, не то чтобы крещусь – куда мне, но хотя бы просто, сама, буду считать себя христианкой и вести себя так, как этого требовал Спаситель. И я все время обращалась к Богу с этой просьбой, все время молилась. Я не знаю, сколько прошло времени – знаю, что очень много, – но я читала у тебя, что от Христа не надо отступаться, если Он сразу не дает просяного, надо обращаться к Нему опять и опять, – а меня ведь не пытали, не мучили, я сидела голая на этом проклятом полу, который превращался в болото когда ему вздумается, и, если не спала, то молилась, молилась, молилась... И ты знаешь, чем кончилась эта история?

– Нет... – сказал вконец заинтригованный Володя, глядя на нее во все глаза.

– Мне выдали белую одежду, как перед казнью, ничего не объяснив. Я ее надела и продолжала молиться. И стена разверзлась, и вошел... священник с Земли. И он рассказал мне о том, как дела у тебя. И о том, что эпидемия закончилась после молебна.

– И что дальше? – не будучи в силах сдержать изумление, воскликнул Володя.

– А дальше я приняла крещение. Кстати, меня теперь зовут Любовь, раба божия Любовь, – когда будешь молиться за меня, можешь называть меня христианским именем, а не языческим.