Переписка   ::   Бабенко Виталий

Один раз даже подрался - впервые за девять лет жизни! Кто-то там из его приятелей как-то не так о тебе отозвался, ну и наш Славик измолотил его - будь здоров. Я, естественно, сына отругала, с матерью того мальчишки пришлось объясняться, но в душе все-таки порадовалась: значит, умеет за отца постоять. Домой-то пришел - я ахнула: весь в синяках, глаз заплыл, прихрамывает (немудрено, что досталось; комплекция, сам знаешь, хилая, не в тебя - в меня), зато сияет, как месяц ясный.

Однако гордости и ликования его ненадолго хватило. Все больше унылый ходит, тоскливый такой, ест мало, спит плохо - смотреть жалко. Я даже побаиваюсь за его успехи в школе: конец седьмого семестра на носу, а он вроде бы заниматься меньше стал. Разумеется, я не устаю твердить ему, что теперь он должен еще лучше учиться, что слава отце только новые обязательства накладывает, что астрономия - само собой (он ведь после твоего старта телескоп вздумал сооружать - чтобы следить за "Гонцом"), но остальные предметы запускать не следует... Вроде бы призадумался Славик, а все-таки вижу я: какая-то мысль его особенно занимает, но какая - не говорит.

Что тебе еще написать? Жду июля. По всем расчетам, малышка числа 18-го должна родиться. А до той поры буду жить двумя заботами - о Славике и о тебе, милый, если, конечно, моему отважному звездоплавателю не будут а полете обузой ничтожные земные помыслы его далекой и нежно любящей (концовка - в духе Голдсмита) - супруги.

Р.S. Ребятам - привет!

3 июня 63 года (по корабельному календарю)

Любимая!

Не было пока для меня большей радости, чем твое первое письмо. Андрей стоял на вахте ("стоял" - это, конечно, эвфемизм; если по правде, то сидел в навигаторской и читал учебник молекулярной биологии), а мы с Володей должны были спать, но я не спал. Конечно, не спал! Разумеется, не спал!!! Перечитывал и перечитывал и перечитывал.

Есть у меня к тебе такое предложение: давай не будем отсчитывать в письмах дни до очередного сеанса и годы до встречи. Эти провалы времени уже _внутри_ нас, от них не уйдешь, но, приняв форму письменной речи, они действуют странным, коварным образом: расслабляют, понуждают к безволию. Гнетут - верное слово.

Не подумай, будто у меня уже сдают нервы. Все дело - в бездонности той пропасти пространства, что разверзается и с каждой секундой ширится между нами. На Земле нас об этом предупреждали, предлагали отказаться, если заподозрим в себе страх перед временем и расстоянием. Страха не было, нет его и сейчас. Но и радости первооткрывательства нет тоже. Она придет, только случится это очень не скоро.

Самое удивительное ощущение, на котором я постоянно ловлю себя, - это, если так можно выразиться, "чувство скорости без скорости", даже так: "чувство умозрительной скорости". Видимо, во веки вечные не избавиться от него звездолетчикам. Чувству этому у меня есть более простое - земное название: раздражение. Володя именует его "неуютностью". Андрей по-разному: иронически - "эффектом Марсия" (помнишь мифического самонадеянного глупца, с которого за какую-то провинность содрали кожу? Так вот, под эффектом Марсия следует понимать высшую степень обнаженности, проще - беззащитность), саркастически - ситуацией "зрячей кожи" (кто-то сверлит взглядом спину).

За всеми этими отвлеченными словесными построениями скрывается вот что: скорость есть, и - скорости нет. Мы пронзаем пространство с сумасшедшей быстротой: "полусвет" - такое ведь словечко теперь в ходу на Земле? (впрочем, действительно удобнее и короче, чем скучное "половинная скорость света"), но как бы ощутить эту стремительность?! Н-и-к-а-к. Нет ни вибрации, указывающей на мощь корабля, ни каких-либо биологических изменений (и прекрасно!), связанных с бешеным движением.