Первый день спасения   ::   Рыбаков Вячеслав

Старик, у меня просто волосы дыбом встали!

Когда профессор вошел, женщина лежала на своей койке, с закрытыми глазами, с запрокинутым лицом; не раздеваясь, она до пояса укрылась одеялом. На звук его шагов она не шевельнулась. Он замер, притворив тонкую дверцу.

- Долго, - сказала женщина, не открывая глаз.

- Разговорился с дежурным, - громко и мертво ответил профессор. Славный он мужик все же.

- Посиди здесь, - попросила женщина и чуть шевельнула рукой по свободному краешку. Он присел рядом, взял ее безвольную руку, расстегнул манжету - и даже не вздрогнул. Только сглотнул. Застегнул манжету. Наклонившись, коснулся губами сухих, палящих губ жены. Потом - шеи. Расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и замер на миг, увидев другое пятно, под ключицей. "Я тебе говорю, старик, с этим лабухом ты наплачешься! выкрикнули за перегородкой. - Ты посмотри, как он ключ разводной держит у тебя же волосы зашевелятся!"

- Не страшно целовать меня теперь? - тихо спросила женщина. Вместо ответа профессор, всхлипнув горлом на коротком вдохе, прижался к пятну губами. Она положила руку ему на затылок, чуть жалобно сказала:

- Не чувствует. Даже тебя уже не чувствует. Нелепо...

- Храбрая моя... Любимая моя...

- У тебя не будет никаких хлопот со мной. Не было и не будет. Нет, нет, - она тихонько засмеялась, - подожди. Дай... я совсем сниму эту проклятую рубашку.

- Эй! - остервенело крикнули из-за перегородки. - Вы потише! Сил слушать нет!

- Профессор, - ехидно сказали с другой стороны, - я намекну десятнику, чтоб тебя поставили с отката на молоток. Что-то ты сильно шустрый, здоровья много!

Невеселый мужской хохот залязгал слева и справа.

- Бедные, - едва слышно выдохнула женщина, а потом, решившись, лихорадочно содрала надетый под рубашкой облегающий свитер. У нее горело лицо. Застенчиво и как-то беспомощно, моляще вскинула глаза на мужа. Я... как тебе? Еще ничего?

Стремительный семенящий детский бег накатился и укатился мимо по коридору, а следом за ним - тяжелый топот и крик, от которых хилая дверь затряслась:

- Стой, ублюдок! Я и без докторов из тебя кишки выпущу!

- А у тебя там... были дети? - осторожно спросила женщина.

Профессор молчал. Женщина чуть качнула головой.

- Она молодец. Что решилась. От тебя радостно иметь детей.

Он молчал. Она улыбнулась.

- Ты будто с неба спустился. У нас ведь как: если "это" люблю, значит, "не это" - не люблю. А ты... Кто умеет по-настоящему любить сразу разное, никогда не станет давить и заставлять. Знаешь, я когда отревела, поняла, что эта цидулка меня еще сильней к тебе приворожила.

- Плакала? - тихо спросил он.

- Спрашиваешь! Ты в дверь - я в подушку...

Вдали заголосили, завопили: "Перестань!" - "Оттащите, он задушит!" "Психогруппу!!"

- Обидно только, что ты мне сам не сказал... Как не родной.

- Ничего про них не знаю, - вдруг сказал профессор. - Только молю, чтобы они погибли сразу, как наш... Чем гнить.

- Неправда! - страстно выдохнула она. - Неправда, понимаешь! Дай руку. Вот так. Почувствуй! С тобой мне хорошо даже здесь. А с нами - и ему было бы хорошо.

Прошло несколько минут.

Женщина сказала едва слышно:

- А ведь тот странный мальчик, который у нас жил... Это, наверное, и есть Мутант. Говорят, будто завтра...

Воздух встряхнулся от громкого, просторного щелчка, и в шуршании плохой аппаратуры голос дежурного, усиленный хрипящими динамиками, проревел:

- Внимание! Первой дневной смене через полчаса быть готовой к выходу! Слыхали? И прекратите там свалку в самом деле, что такое, в конце концов!

Опять щелчок хлопнул по ушам, и шуршание исчезло.

- Поторопись, профессор, - подсказали из-за левой перегородки, но вяло, без удовольствия.

- Завтра, - попыталась продолжить фразу женщина и запнулась, завтра... - и наконец вдруг заплакала.