Пес Господень   ::   Прашкевич Геннадий

Серкамон вопросительно взглянул на монаха, но тот, перекрестившись, ловко прыгнул в седло.

— Не ходи в город, серкамон, — сказал монах, не оборачиваясь. — Ты призван петь. Тебя слушают. Не надо тебе терять голову там, где все расчислено и разнесено по своим местам.

Он так и не обернулся на серкамона, крикнувшего, наконец, коня…"



XV



"…втолкнули в большой шатер на холме.

Одна сторона шатра была полностью открыта, может быть для того, чтобы пленные смогли еще раз, может, в последний, с вершины холма, поднимающегося над Аккрой, увидеть лагерь святых пилигримов.

Обгоревший вереск в долине за насыпанным валом еще дымился, осадные башни у стен крепости сгорели до основания и небо до сих пор казалось застланным обрывками каких-то мрачных, каким-то особенно изощренным образом драных туч, оно казалось низким и закопченным и это впечатление еще больше усиливалось тем, что перед далекими многочисленными, разбросанными по всей долине палатками пилигримов, чуть в стороне от того места, где алел шатер больного короля Ричарда, пылал огромный костер.

Ни звука не доносилось с такого большого расстояния, но ясно были видны фигурки людей, густо окружившие высокий костер.

Серкамон огляделся.

Пленных было пять человек.

Сеньор Абелин, весь израненный и до того обессиленный, что его держали под руки два неизвестных серкамону француза, а нижняя губа от усталости и боли у сеньора Абелина отвисла. Большой нос покрылся капельками пота, испарина выступила на бледном высоком лбу, отмеченном рубцом от металлического шлема. Плащ, свисающий с опущенных плеч сеньора Абелина был окровавлен и в двух местах порван копьем. Серкамон не видел ран сеньора, наверное, раны сеньору Абеляру перевязали, но по бледности длинного лица сеньора Абеляра, по его мутноватым потухшим глазам можно было понять, что раны серьезны.

Что же касается двух французов, поддерживавших сеньора Абеляра, они могли быть его оруженосцами или кравчими.

Рядом с серкамоном, тяжело отдуваясь, пыхтя, обильно потея, стоял, расставив короткие ноги, барон Теодульф. Он был лишен колета и кольчуги, с него сорвали даже полотняную рубашку и он стоял голый по пояс. Пот густыми струйками обильно сбегал по его грузному багровому телу, мешаясь с потеками крови, все еще выбивающейся из-под грубой повязки, охватывающей грудь и правую руку, которую барон не мог поднять. Наверное, на эту повязку ушла его собственная рубашка.

Казалось, барон ничего не понимает.

В его выпуклых черных глазах метались огоньки безумия.

Он, не отрываясь, смотрел на низкое ложе, на котором в десяти шагах от пленных возлежал некий сарацин в белом одеянии и в сафьяновых сапожках и с чалмой на голове, но без всякого оружия, кроме короткого кинжала, заткнутого за пояс.

Всем своим надменным видом сарацин будто хотел подчеркнуть свою значительность.

По крайней мере, это сразу угадывалось.

Наверное, это впрямь был большой начальник, может, это даже был сам начальник гарнизона Аккры Маштуб. Зато, взглянув на него, серкамон почему-то подумал: в шатре такого большого начальника их не будут убивать. Это большой и чистый белый шатер, его пол укрыт толстым слоем пушистых ковров. Здесь стоит ложе, на котором возлежит, может быть, начальник гарнизона Маштуб. Если он захочет убить пленных, их, наверное, отведут в другое место.

Это было хорошее открытие, ибо, как каждый настоящий певец, серкамон знал цену минутам жизни.

Он еще раз поднял голову, пытаясь внимательнее рассмотреть лагерь паладинов, раскинувшийся за стенами Аккры.

Сверху хорошо были видны и стены Аккры.

Так же хорошо было видно, что в некоторых местах стены более толсты, в других они тоньше.