Пещера чудовищ   ::   Ренар Морис

Я даже постараюсь не сказать ничего такого, что могло бы его выдать. А если в неизбежных описаниях можно будет усмотреть отдельные детали, которые в совокупности своей характерны для какой-то определенной местности, умоляю читателя не заниматься сопоставлением этих деталей.

К вечеру я добрался до места. Это была довольно заброшенная станция. Гамбертен не приехал меня встречать. Ко мне подошел старик крестьянин, говоривший на местном наречии, взял мой чемодан и усадил меня в пыльный расшатанный экипаж - это была настоящая музейная редкость.

Мне не пришлось много разговаривать с моим возницей. Его ужасный выговор утомил меня. Я узнал, что он служит в "Вязах" садовником и кучером и что его зовут Тома Дидим.

Было уже темно, когда мы, выехав из леса, внезапно очутились перед белым фасадом большого дома.

Мы с Гамбертеном пристально смотрели друг на друга.

Этот пятидесятилетний сухопарый человек, лысый и желтый, неужели это Гамбертен?

Гамбертен, со своей стороны, делал, по-видимому, подобные же наблюдения. Но это длилось всего секунду. Когда мы пожали друг другу руки, я почувствовал, что наша былая дружба воскресла.

После обеда Гамбертен повел меня в библиотеку, где были собраны редкости, вывезенные из разных стран. Там он в беглых чертах рассказал о своей богатой приключениями жизни.

- Да, вот скоро шесть лет, как я вернулся, - говорил он. - Я нашел свой старый дом сильно одряхлевшим, но теперь мне уже не на что ремонтировать его. Земля тоже была запущена. Арендатор умер. Теперь я сдал землю крестьянам.

- Мне кажется, - перебил я его, - на вашем месте я бы сам стал ее обрабатывать. Здесь, в одиночестве, это было бы для вас хорошим развлечением.

- О, у меня нет недостатка в занятиях, - сказал Гамбертен с жаром. - У меня их больше, чем нужно, хватит до конца моей жизни... Если бы я мог предвидеть... - Он не договорил и принялся нервно шагать по комнате.

Я бросил взгляд на книжный шкаф, где вместе со старыми книгами стояло много новых. На стенах висели географические карты, тоже новые.

- Вы увлеклись наукой?

- Да, и замечательной наукой... захватывающей... Я знаю, вы сейчас думаете о том, что в детстве я не отличался любознательностью. Ну так вот: теперь я стал любознателен. Скитаться столько лет, не зная отдыха, искать по всем местам земного шара и наконец найти цель жизни у себя дома, да к тому же еще на склоне дней, состарившись и совершенно разорившись! И подумать только, что целые поколения Гамбертенов проходили, насвистывая, с арбалетом или ружьем на плече, мимо этих сокровищ. Дорогой мой, я роюсь в земле, лихорадочно роюсь...

И вдруг, остановившись, он торжественно произнес:

- Я занимаюсь палеонтологией.

Но, не прочтя на моем лице того восторга, на который он рассчитывал, Гамбертен внезапно умолк. Забытое мудреное слово почти ничего не сказало моему уму, и я только из вежливости воскликнул:

- А, черт возьми!

- Вот как это вышло, - начал он опять. - Я вам расскажу все, если это вас интересует. Однажды я шел и споткнулся о какой-то камень. Так, по крайней мере, я предполагал тогда. Но вид у него был необычный. Я остановился и вырыл его из земли. Это оказалась кость, друг мой, череп животного, допотопного животного... этих окаменелых костей там обнаружилось множество. Вырыть их, вычистить, изучить - отныне это моя задача.

Скажу откровенно, восторг Гамбертена не заразил меня. Я всегда считал чудачеством страсть раскапывать всякую падаль среди благоуханного великолепия матери-природы. К тому же я устал после долгого путешествия, и сон одолевал меня.

Я откровенно признался в этом, и Гамбертен провел меня в приготовленную для меня комнату во втором этаже.

- Я люблю жить повыше, - сказал он. - Тут легче дышится и шире вид. Моя комната недалеко. Я не поместил вас рядом, чтобы не мешать вам спать.