Пираты-призраки   ::   Ходжсон Уильям

Поначалу он держался чуть настороже, но вскоре переменил свое отношение и признался, что не знает ни одного конкретного случая, который можно назвать странным — в том смысле, какой вкладывал в это слово я. Но в то же время существовала куча мелочей, которые, если собрать их вместе, заставляли тебя призадуматься. Например, корабль всегда подолгу находился в плавании и ему очень не везло с погодой. Случалось и кое-что другое: паруса [3] , которые вечерами крепились на реях, под утро всегда оказывались кем-то распущенными. А под конец он сказал и вовсе нечто странное:

— На этой посудине шибко много теней, будь они неладны. Знаешь, это действует на нервы: первый раз в жизни со мной такая чертовщина.

Он выпалил это на одном дыхании; я повернулся и посмотрел на него.

— Много теней? Что ты имеешь в виду, черт побери?

Но он отказался объяснять что-либо, да и продолжать разговор не хотел — только тупо качал головой, когда я приставал с вопросами. Казалось, на него что-то нашло, он вдруг угрюмо нахохлился. Я был уверен, что он лишь делает вид, будто плохо меня понимает. По-моему, дело было совсем в другом: ему просто стало вроде как стыдно, что он позволил себе распустить язык и проболтаться о «тенях». Такие типы умеют думать и у них есть что сказать, но они нечасто желают делать это. Так или иначе, я понял, что продолжать расспросы бессмысленно, и решил оставить его пока в покое. Но на протяжении нескольких последующих дней я ловил себя на том, что время от времени задаю себе один и тот же вопрос: что же подразумевал парень под «тенями»?

Мы вышли из Фриско на следующий день, нас подгонял устойчивый попутный ветер, и это, похоже, сыграло роль своеобразной затычки, остановившей поток всевозможных домыслов о невезучести нашего корабля. Однако… Рассказчик помедлил с минуту и затем продолжил свою историю.

Первое время, недели две, все шло своей чередой, ветер по-прежнему благоприятствовал нам. Мне стало казаться, что удача наконец-то улыбнулась мне, определив на эту посудину. Большинство парней из команды отзывались о ней добрым словом, и мы все больше склонялись к тому, что все эти рассказы об обитающих на ее борту приведениях не больше чем слухи. Но только я стал привыкать к нормальному течению событий, как произошло нечто совершенно потрясшее мое воображение.

Было время вечерней вахты, с восьми до полуночи, я сидел на ступеньке трапа, ведущего на бак [4] , по правому борту. Стояла прекрасная погода, в небе сияла красавица луна. Я услышал, как вахтенный на корме отбил четыре склянки [5] , и впередсмотрящий, старый матрос по имени Джаскетт, ответил ему ударами в свой колокол. Он, видимо, заметил меняй, перегнувшись через поручни, крикнул:

— Это ты, Джессоп?

— А кто же еще, — ответил я.

— Что за погода, а! Чудо, — заметил он задумчиво и повел рукой, в которой была зажата трубка, указывая на спокойное море и небо. — Впору пригласить своих старух и всю юбочную родню на морскую прогулку.

Я не видел оснований оспаривать это, и он продолжил:

— Может, конечно, на этой посудине и водятся привидения, как упрямо твердят некоторые, но лично я вот что тебе скажу: пусть мне еще раз так же повезет и со следующим кораблем. Подумай сам: хорошая жратва, пудинг по воскресеньям, да и ребята в кубрике приличные, и в остальном все комфорт, так что еще надо… А насчет привидений — так это чушь собачья. Я много плавал на подобных галошах, про которые трепались, будто они с привидениями, и на некоторых действительно водилась нечисть. Помню, плавал на одной посудине, так там было глаз не сомкнуть перед вахтой, весь извертишься в койке, потом вскакиваешь и начинаешь эту нечисть гонять.