Пятая камера   ::   Ляшко Н

Пасека у тебя, сад, дом, веялка.

Этого без худа не нажить. Богачей не любишь, а сам беднее? Вот, и не спорь: ты уже старый, тоска заберет, помутнение найдет...

- Во-о, помутнение, ста-рый, - разводит руками Кривой. - Как пятьдесят годов с хвостиком, так и старый уже?

Раньше не по стольку жили. Тебе что? Сиди да читай.

А как я не обучен? Да и чего читать? Я и без чтения знаю.

Я, может, в тыщу разов правильнее другого, даром, что темный. Мине б из тюрьмы выйти, а там твое помутнение и не подступится...

- Подступится, раз спорченный.

- Ты только без порчи. Знаем мы вас: в книжку дуду-бу-бу, а подвернется краденая коняка, так давай, давай: рады дешевке.

II

Под вечер Кривого обжигает шопот соседей о чудесной арестантской молитве. Шепчутся о- ней коренастый парень, по прозвищу Обрубок, и длинный, убивший жену, мужик, которого в камере зовут Узколобом. От их шопота Кривого обмахивает запахом дома, свежеиспеченного хлеба, и он оживляется.

- А кто такую молитву знает? Рябой Кузька? Мм, чудно-о!

Кривой сдвигает брови: нет, не может Кузька знать дельной, помогающей арестанту, молитвы. Куда ему?

Он до пены на губах ненавидит конокрадов, всех задирает, у новичков отбирает последнюю копейку.

- Что-то мине не это. Вы вправду?

- А ну да! Давай возьмем, на троих дешевше выйдет. А?

- Неохота на пушку итти.

- На пушку? Ну, как хочешь, а мы возьмем. Кузька, иди сюда!

У изрытого оспой Кузьки вдоль щеки сизеет шрам.

Он идет так, будто собирается ударить кого-то и, не дослушав Обрубка, скупо соглашается:

- Можно...Сколько дашь?

- А пособит?

- Не ты первый.

- А ты почем за молитву берешь?

- Со своих не много: пять фунтов сахару и фунт махорки.

- Что ты? Где у меня такие деньги?

- Мерин моего деда лучше врал, да сдох.

- Да ей-богу, ты постой...

- Не выгодно стоять. Скупишься? - выпрямляется Кузька. - Хочешь, как сказал?

Кузька медлит немного и горячится:

- Не хочешь? Ну тогда семь фунтов сахару и два фунта махорки. Хочешь? А то еще прибавлю.

Обрубок потеет и соглашается:

- Ладно уж...

- Вот, в другой раз не брыкайся. Молитву получишь питом. Так?

Обрубок кивает, и Кузька зовет грека играть на семь фунтов сахару. Они садятся друг против друга на одеяло, Кузька, наклонив голову, не сводит глаз с мелькающих рук грека. Он играет осторожно, затем удваивает ставку, выигрывает раз, выигрывает два.

Пальцы грека двигаются медленнее, а голос Кузьки твердеет, звенит. Обыграв грека, он втягивает в игру других, выигрывает деньги, самодельную бритву, сахар, чай, обувь, белье, платье. Ему везет. Движения его точны и стремительны. Он будто не замечает, как сменяются проигрывающиеся, холодно спрашивает:

- Еще? На сколько? Что? Моя. На что играешь?

Ставь на кон... режь... моя... Чист? Или еще? Уходи.

В долг не играю. Не занимаю... Ты? Садись...

Возле него ворох вещей. Он обводит взглядом камеру и кричит:

- Кто еще? Налетай! Не хотите? Дело ваше, счастье наше.

Он щедро платит хозяину карт проценты с выигрыша, тут же выигрывает эти проценты, меняет казенное холщевое белье на только что выигранное вольное, надевает сатиновую рубаху, диагоналевые брюки, прячет деньги, в изголовье складывает вещи, закуривает и ложится на нары. Все глядят на него и шепчутся:

- Вот везло-то.

III

Арестанты гуськом ходят по выбитому ногами каменному кругу на тюремном дворе. Из-за стены им виден телеграфный столб и макушка побуревшего холма.

- Кругом арш! - командует надзиратель.

Арестанты оборачиваются и идут по кругу в другую сторону.

- О-о, гляди, гляди!

На холме появляется баба в розовой юбке и в голубом платке. Она из-под руки вглядывается в арестантов, срывает с головы платок и по-деревенски плачет.

- Эге, птица голосистая!..

- Чья это?

- Моя, - угрюмо говорит Обрубок.