По снежку по мягкому   ::   Азимов Айзек

Чем меньше давление, тем меньше сила трения. Вы ничего не весите, ваше давление на снег равно нулю, следовательно, сила трения также нулевая, и вы скользите по снегу, как по абсолютно гладкому льду.

– Так что же мне делать? Я же так не могу, когда у меня ноги разъезжаются!

– Это ведь не больно, правда? Когда ничего не весишь, то падать на спину не больно.

– Все равно это не годится. «Не больно» – это еще не основание провести жизнь, лежа на спине в снегу.

– Ну, Септимус, вообразите, что вы снова потяжелели, и встаньте.

Он состроил озадаченную физиономию и сказал:

– Просто вообразить – и все?

Тем не менее он попробовал и неуклюже поднялся на ноги.

Теперь он ушел в снег на пару дюймов и, когда осторожно попробовал шагать, ему это было не труднее, чем обычно бывает идти по снегу.

– Джордж, как вы это делаете? – спросил он с возросшим почтением в голосе. – Я бы никогда не сказал, что вы такой ученый.

– ЦРУ требует маскировки, – объяснил я. – Теперь воображайте себя все легче и легче и пройдитесь снова. Ваши следы будут все мельче и мельче, а снег будет все более и более скользким. Остановитесь, когда он станет слишком скользким.

Он поступил так, как было сказано, ибо ученые имеют сильное влияние на низших смертных.

– Теперь, – сказал я, – попробуйте скользить вокруг дома. Когда захотите остановиться, просто станьте тяжелее – но постепенно, а то шлепнетесь носом.

Септимус был парень спортивный и освоился, очень быстро. Он когда-то мне говорил, что владеет всеми видами спорта, кроме плавания. Когда ему было три года, отец зашвырнул его в пруд в искренней попытке научить плавать без всех этих утомительных инструкций, и потом ему в течение десяти минут пришлось делать искусственное дыхание «рот в рот». Как он говорил, это оставило у него на всю жизнь стойкий страх перед водой и отвращение к снегу. «Снег – это твердая вода», – говорил он точь-в-точь как Азазел.

Однако в новых обстоятельствах отвращение к снегу не спешило проявиться. Он начал с радостным ушераздирающим визгом носиться вокруг веранды, утяжеляя себя на поворотах и разбрызгивая из-под ног фонтаны снега при остановке.

– Постойте-ка! – крикнул он, ринулся в дом и вынырнул – хотите верьте, хотите нет – с привязанными к сапогам коньками. – Я научился кататься у себя на озере, – объяснил он, – но удовольствия от этого не получал. Всегда боялся, что лед провалится. А теперь могу кататься и не бояться.

– Не забудьте, – встревожено напомнил я, – что это работает только над молекулами Н 2 О. Стоит вам попасть на клочок оголенной земли или мостовой, и ваша легкость исчезнет. Вы можете ушибиться.

– Не беспокойтесь, – сказал он, вставая на ноги и беря старт.

Я смотрел ему вслед, а он летел уже где-то за полмили над заснеженным пустым полем, а до моих ушей донесся отдаленный рев: «По снежку по мягкому на саночках лихих…»

Септимус, необходимо заметить, каждую ноту берет наугад и никогда не угадывает. Я зажал уши.

Эта зима была, смею сказать, счастливейшей в моей жизни, Всю долгую зиму я жил в теплом, уютном доме, ел и пил по-царски, читал повышающие мой интеллектуальный уровень книжки, в которых старался оказаться умнее автора и найти, кто убийца; а еще я наслаждался мыслью о том, как злятся мои кредиторы там, в городе.

У меня была отличная возможность наблюдать через окно за нескончаемым катанием Септимуса на коньках но снегу. Он говорил, что чувствует себя птицей и наслаждается неведомым ему ранее полетом в трех измерениях. Что ж, каждому свое.

Я его много раз предупреждал, чтобы его никто не видел.