По вашему желанию   ::   Колен Фабрис

Есть вероятность, что муниципальные власти не захотят даже оттащить мой катафалк на ближайшее кладбище и моя смерть начнется с того, что преследовало меня всю мою жизнь: с очередного фиаско.

Я опустил голову на руки. Мой письменный стол — настоящее поле боя. В стотысячный раз, не задумываясь по-настоящему, я взял в руки лаконичное послание, которое мне направил старый секретарь очень секретной и очень шу-шу-шу Всеведущей Федерации Освобождения Возможной Ирреальности, и рассеянно пробежал его глазами.

Еще один текст нашего знаменитого основателя. Пронон Греймерси, астроном и натуралист, знаменитый своим доказательством того, что Монстр Тамсон является живым существом. Я же прекрасно знаю, что это всего лишь обычная река. И такому типу еще поставили памятник в самом центре города!

Я присоединился к этому обществу в тот момент, когда испытывал ужасное одиночество, но теперь начинаю немного жалеть о своем поступке. Все члены общества называли друг друга странными кличками (моя была Том Котенок). Они уверяли, что в мире нет никакого смысла, и для большей достоверности своих слов требовали, чтобы я платил совершенно нескромный месячный членский взнос, который мной уже три раза был внесен.

Послание дрожало в моих руках. Девиз этого общества, начертанный тиснеными буквами в самом начале, всегда приводил меня в замешательство.



«Мир — сцена»

Но это мне напомнило еще и о том, что именно благодаря девизу я и вступил в их ряды. Мир — всего лишь сцена, смело заявляли театраломаны (как называли себя члены общества), мы участвуем в непрекращающемся спектакле, вся наша жизнь, вполне возможно, является всего лишь плодом высшего воображения, и когда мы наблюдаем какое-то событие, нам не надо заботиться о том, чтобы увидеть в нем смысл.

Я встал. Ни о чем не заботиться — это та линия поведения, которая прекрасно мне подходит. Впрочем, сегодня вечером мной будет доказана правильность этого предположения.

— Заботы, мсье Мун?

Стоя перед залитым струями дождя окном своей комнаты, я вернул на лицо улыбку и ткнул большим пальцем в потолок.

— Все, что ни делается, все — к лучшему, Пруди.

Говори, говори, подумалось мне про себя. Как только ты повернешься спиной, я превращусь в горящий факел. И могу тебя заверить, что на этот раз не отступлю от задуманного.

Моя горничная робко улыбнулась и согнулась в поклоне. Когда она так наклоняется, то чуть ли не касается лбом пола. Рост у нее всего лишь три фута: для гномессы вполне подходящий.

— Пруди, — сказал я, одергивая полы двубортного вечернего пиджака, — как вы знаете, у меня сегодня вечером состоится особенно важный матч…

— О, да! — воскликнула она в ответ. — Весь Ньюдон только об этом и говорит!

— Правда? — переспросил я.

Хотя на самом деле мне было совершенно безразлично, о чем говорит весь Ньюдон.

— И какова наша котировка?

— Шестьсот шестьдесят шесть к одному, — Пруди нанесла мне удар ниже пояса.

Шестьсот шестьдесят шесть к одному!

— Черт! — выругался я. — Это уж слишком преувеличено. Все-таки эти безголовые Потрошители не боевые молнии!

— Но Огры Челси стоят в самом конце классификационной таблицы, — мягко возразила моя горничная.

— Не последние, всего лишь восьмые. Скажи спасибо, что тебе это напомнили.

Гномесса какое-то время грустно стояла на пороге комнаты, и я посмотрел в ее большие влажные глаза. Ей будет меня недоставать.

— Скажи-ка мне, Пруди…

Она подняла голову и с надеждой посмотрела на меня.

— Да, мсье?

— Пруди, моя маленькая Пруди, — сказал я так, словно это случайно пришло мне в голову (кажется, получилось неплохо), — в общем, не хотелось бы вам провести этот вечер в своей семье?

Она посмотрела на меня так, словно на моем лице чего-то не хватало.

— У меня нет семьи, мсье Мун.

— М-м-м. Правильно.