Поезд Ноя   ::   Щупов Андрей

Пулемет ДШК в дежурке украл, ленту на полторы сотни патронов.

— Там же у вас этот… Замок!

— Выломал! У него ж силища, как у медведя.

— Не покалечил никого?

— Пока нет, но постреливает. О парламентерах слышать не желает. Мы уж и так, и этак подкатывали — ни в какую! А купе-то у нас не бронированные, — весь вагон одной пулей можно прошить. Короче, эвакуировали кого сумели, сейчас политесы разводим, уговариваем дурака сдаться.

— Интересно, что ему взбрело в голову?

— Известно, что. Шутнички тут одни подарок ему решили преподнести — термометр комнатный. Только прежде взяли и упаковали в кокос. Молоко выпили, мякоть съели, а внутрь этот самый термометр сунули. Половинки-то нетрудно склеить. Снаружи написали «Председателю Земного Шара».

Егор фыркнул.

— Это он любит… Что дальше?

— Ничего, Путятин юмора не понял, взял топор, хряснул по ореху. Термометр, разумеется, раскокал. Теперь обижен на весь свет. О правде мирской талдычит, что продались, мол, все от мала до велика инсайтам. Президента страны требует. Бывшего, значит. А где мы ему возьмем президента?

— Красивая ситуация!

— Еще бы!

— Как выкручиваться будешь?

— Вот и я спрашиваю — уже у тебя: как выкручиваться будем? Может, ты это… Сходишь к нему, платочком помашешь, попробуешь что-нибудь?

— Что пробовать-то?

— Так это… Скажешь ему пару ласковых, объяснишь, что поэтам так себя вести не положено.

— Не подействует.

— Тогда объяснишь, что он талант, а таланты, дескать, надо беречь. Путятин тебя знает, поверит.

Егор неспешно покачал головой.

— Он и себя знает, Маратик. Не поверит он. Не такой уж осел. Да и нет смысла его улещивать. Путятин внимание любит, публику. Я его еще по тем временам помню. Обожал на сцены выбираться, диспуты про смысл жизненный устраивать. То на масонов наезжал, то на американцев с мусульманами. И виноватых, само собой, искал повсюду. Водился за ним такой грешок. Так что, Марат, чем больше будете уговаривать, тем меньше шансов, что он вообще когда-либо сдастся.

— Клевать его в нос! — Марат искренне огорчился. Дернув себя за вольный вихор, ковырнул ногтем справа и слева, словно осторожно подкапывался под чубатую поросль. — Что же делать-то? В аппаратную докладывать? Так ведь шлепнут балбеса. Проще простого. Пришлют бультерьеров с автоматами — и кокнут. Там народец такой — цацкаться, как мы, не будут.

— Не будут, это точно, — Егор вздохнул. — Тут, Марат, подходец требуется, тактика.

— Так я и толкую! — Марат приободрился. — Сходи к нему, поболтай о тактике, о том, о сем.

— Я про другое… — Егор потер лоб. Напряжение лобных долей чувствовалось абсолютно явственно. Словно мысли и впрямь что-то весили, уподобляясь пересыпаемой из полости в полость свинцовой дроби. — Ты вот что сделай, Маратик. Оцепи тамбур на часок, и ни в какие переговоры не вступай. Категорически. Пусть себе буянит, президентов с министрами требует, а вы — молчок. Нету вас — и все тут.

— Ну?

— Вот тебе и ну. Скучно станет паршивцу — и успокоится. Без всяких парламентских дебатов.

— Так как же успокоится? А кокос?

— Не в кокосе дело, кокос — только повод. Я же говорю, Путятин внимание любит, аплодисменты. Не будет публики с аплодисментами, не будет и Путятина. Сам уйдет, вот увидишь. Только чтобы в течение часа никто там даже не мелькал. Первое и непременное условие!

— А пассажиры?

— Пусть потерпят. Зато гарантированно пули в лоб не получат.

— Попробуем, — Марат поднялся. Еще раз копнул почву вокруг чуба. — Хмм… Попробуем!

* * *



Скрипач Дима наигрывал что-то из давнего французского, а может, просто импровизировал на ходу. Смотреть на него было грустно и больно. Он точно гладил свою глубоко музыкальную душу смычком, содрогаясь от неведомых публике сладостных всхлипов.