Пониматель   ::   Петров Владислав

Не беспокойся: ничто не будет забыто, всем воздастся по заслугам.

- Ладно, похерю. И от редактора отобьюсь, он давно его жаждет прочесть.

- Отбиваться не придется. После вчерашнего разговора с тобой редактор написал заявление об уходе на пенсию. Не будь к нему так суров. Он несчастный, давно потерявший себя человек. Его один раз напугали в тридцать седьмом, когда забрали отца, и ему хватило. Он прожил мучительно-бесполезную жизнь. Толя простил бы его...

- Кто-то не должен прощать, чтобы такие, как Толя, оставались жить. За все надо платить.

- И все-таки Толя простил бы...

- Вряд ли. Но, возможно, _п_о_н_я_л_ бы.

- Мне нравится, как ты думаешь, но _п_о_н_и_м_а_т_ь_ ты будешь иначе, чем я. Ты жестче.

- Нет. Но время мое - другое.

- Я могу езде как-нибудь помочь тебе?

- Я сам. Необходимо многое _п_о_н_я_т_ь_ самому.

- Тогда помоги мне ты. Побудь сегодняшний вечер со мной. Все-таки страшно...

Все едут поминать Толю, а мы прощаемся. Толя _п_о_н_я_л_ бы...

Выходим из машины возле редакции. Падает крупный снег. Темнеет.

- Уже скоро, - говорит Пониматель. - Тебе покажется, что я умираю, но это неправда. Это все равно, что сбросить старую оболочку... У тебя есть двушка?

- Что?!

- Двушка. Двухкопеечная монета.

- Позвонить можно из редакции.

- Мне нужно отсюда. Ты иди, я поднимусь следом.

Вхожу в лифт, а он идет к телефону-автомату в вестибюле. Двери лифта закрываются. Кажется, что сейчас, когда они откроются, я проснусь.

Но нет. Редакционный коридор. Пустой и полутемный.

Жизнь начинается заново? Я - пониматель?

Захожу к себе. Включаю настольную лампу.

Жизнь начинается заново. Я еще не пониматель, но я должен им стать. Это - долг. Перед Толей, чью жизнесмерть мне предстоит продолжать. Перед Героем, поднявшимся на пулемет. Перед женой - мне еще предстоит п_о_н_я_т_ь_ свою вину перед ней. Перед Шуриком - как я хочу, чтобы он не передумал назавтра. Перед Понимателем. Перед Амираном, Ирой, Валерией, Галей, Олегом, перед Толиной дочкой, перед людьми, для которых пока еще увы! - заяц, выбежавший на дорогу, значит больше простых человечьих слов.

Шаги в коридоре. Это Пониматель.

- Вот и все, - улыбается он. - Ты не огорчайся, тут нет ничего печального. Прислушайся, звезды смеются. Ну же, ну!

И я слышу тихий перезвон.

- У тебя будут звезды, которые умеют смеяться. Как будто я подарил тебе целую кучу бубенцов. Прислушивайся к ним, когда будешь писать.

- Я могу не писать и писать не буду. Я пишу искренне, но пишу ложь. Я не знаю, в чем она, но она есть.

- Ты пишешь правду. Ложь была в тебе самом. Но теперь все пройдет. Почаще запрокидывай голову. Звезды не лгут. Взгляни: они смотрят на нас.

Я вглядываюсь в темное снежное небо.

- Вон, вон она, видишь - восходит, - вдруг кричит Пониматель. - Это она, она!..

Лицо его горит, глаза широко раскрыты.

- Это она... она... - повторяет он. - Верь: Моцарт не умирает, он всегда возвращается. Слепота еще не конец. Можно выжечь глаза, но нельзя убить душу. Экзюпери вернется. Я вернусь. Она восходит, восходит...

И я вижу звезду. И около нее множество других звезд. Они перемигиваются, они смеются, как бубенчики на колпаке у мудрого и грустного шута.

Звонит телефон. Я не подхожу. Звонит долго. Умолкает. Снова звонит.

Звезда восходит над миром.

- Сними трубку, - говорит Пониматель.

Голос жены.

- Проходила мимо, смотрю - свет. Неужели, думаю, вернулся. Я внизу, меня вахтер не пускает.

- Я не...

Пониматель бьет по рычагу.

- Иди! - кричит он. Глаза его безумны.

- Иди, - просит он тихо, еле слышно. Глаза его бездонны.

- Иди... - легонько подталкивает он меня к выходу.

А звезда восходит над миром.

- Иди. Так надо. Не забывай слушать звезды. У тебя родится сын, сделай его человеком. И Моцарт не умрет... Иди!

Жена стоит в вестибюле. Жалкая, неприбранная, из-под пальто выбился ворот домашнего платья.