Портал   ::   Белаш Александр Маркович

– Я вас предупреждаю: кооператив подаст на вас в суд. Но сначала штраф… вот тут распишитесь, – сунула она обгрызенную шариковую ручку, – что вы уведомлены и согласны. Тогда суд отложим. Но до двадцать пятого числа вы должны…

– Да, да. – Черкнув подпись кое-как, не глядя, он почти бегом пустился по лестнице.

– Я вас предупредила! – метнулся вдогонку пронзительный голос.

Он вылетел из подъезда, и белизна снега хлынула в его усталые глаза, ударила в грудь и заставила остановиться. Волочащий ноги согбенный дед-скелет, до глаз заросший бородой-веником, сосредоточенно сгребал снег лопатой и бормотал что-то себе под нос, а порой проговаривал целые отрывки монолога: “Да, вот… понаехали… а я вас… ха-ха!… вот так-то…”

Озябшие, невыспавшиеся люди сновали мимо подъезда в обе стороны, вздернув плечи и шаркая ногами. Шли, насупившись, школьники с ранцами и бабки с палочками, неестественно яркие женщины с глазами побитых собак, сморщенные мужчины рыбьего цвета. Все хоть на миг, да взглядывали на Виктора, застрявшего на ступеньках крыльца, – с подозрением, ненавистью или безразличием, кто как. Он сделал движение, неосознанно стремясь вернуться в подъезд, но дед-скелет заметил и, прервав уборку снега, засмеялся нехорошим кашлем, закивал, поманил рукой-клешней:

– Иди, Иннокеньтич! Чего встал?! Пора идти, пора, давай! Топ-топ! Все идут! Шнель, шнель!… Нах арбайтен!

– Максимов, а хочешь, я голову тебе подарю? – приближаясь, Виктор издали начал задабривать деда.

– Ммм, голову?! – скосоротился тот.

– Голову из керамики, без глазури, – уверенней заговорил Виктор, понемногу распрямляясь и обретая независимую осанку. – У меня их семь штук. Будет дома украшение…

– Я разве людоед, чтоб головы развешивать? Ты бы, Иннокеньтич, – вдруг вдохновился мыслью дед Максимов, – во дворе памятник поставил! Не очень большой, а так. Вроде человека.

– Я думал, – признался Виктор, – но надо постановление главы района.

Сойдясь вплотную, они напоминали заговорщиков. Дед оперся на лопату и глядел на Виктора почти приятельски. А Виктор смотрел на ухо деда – огромное, плоское, без завитка, ухо цвета мокрого гипса, с морщинами. Морщинистое ухо.

– Наплюй, – тихо посоветовал старый дворник. – Ты, я видел, пер мешок цемента. Из него и слепишь. А я скажу – была комиссия и утвердила. У меня справка есть с пятьдесят седьмого года, жилкомхоз выдал. Что могу делать детские песочницы и ледяные горки, ясно?

– Я сделаю эскиз и покажу, – обещал Виктор.

Он пошел дальше, ободренный и посвежевший после разговора с дворником. Квартал и проходящая за домом улица выглядели мрачно, голо и бесчеловечно. Раза два-три пробивался прежний звук ножа, и Виктор замедлял шаги, но затем вновь принимался озираться, то ли высматривая ларек, где можно сдать посуду, то ли намечая место для памятника. Так, не глядя вперед и под ноги, он едва не налетел на девчонку с цветастым ранцем – она стояла, большими глазами вытаращившись на сугроб у тротуара.

– Ты что?! – воскликнул он с испугом. – В школу опоздаешь!

Девочка боязливо посмотрела на него и опять завороженно вперилась в сугроб. Виктор, повинуясь магии направленного взгляда, повел глазами в ту же сторону, отыскивая, что привлекло пигалицу.

На сугробе лежал черно-коричневый обрывок фотопленки длиной с ладонь.

Девочка всхлипнула с каким-то скулящим стоном, словно собираясь зареветь. Виктор в два шага подошел к сугробу, вытянулся, балансируя на одной ноге, и достал кусок ленты. Он хотел поближе показать пленку девочке и объяснить, что бояться совершенно нечего, но школьница с плаксивым “ой-ой!” рванулась наутек, оставив его в глупейшем положении.