Потусторонним вход строго воспрещен   ::   Автор неизвестен

Когда он их расстреливал, то кричал от ненависти. Я так и не решился спросить, кого он так ненавидел. Так вот, позже он было пригласил меня на свадьбу. Всё было поделом, как полагается. Но вечером, когда все уже были под мухой и можно было чуть расслабиться, он мне рассказал, как каждый вечер молится за каждого убитого. Он их всех помнил. Он говорил, что если не помолится, то они все появляются в его комнате, стоят и смотрят. Мамасан с детьми, все грязные, из ран сочится кровь, а они всё стоят и смотрят на него.

Рядом летел еще один "Сикорски". Нас, раненых, забирали из фронтовой зоны. Причём забирали лишь тех, кто действительно не мог воевать. Потому что бывало, что ребята простреливали себе руки-ноги, вспарывали животы, чтобы вернутся домой. В джунглях блымнуло и я заметил в ночном небе огненный шлейф. Через секунду лес уже горел - второй "Сикорски" упал и взорвался. Тридцать человек зажарилось заживо. В джунглях снова блымнуло и приборы в пилотном отсеке отчаянно взвыли и заблымали. Вертушку тряхануло и снайпер с левой стороны вывалился в темноту. Второй снайпер с другой стороны чудом удержался за отсунутую дверь, уронив винтовку. Но он тоже был мёртв, его убило куском обшивки. Раскололо череп. Но он всё держался за дверь. Пилоты что-то орали и махали руками, щелкая тумблерами. Но всем и так было понятно, что мы падаем. А внизу всё блымало и блымало, одна за другой вылетали из портативных РУ ракеты "Земля-Воздух". Одна из них попала в хвост и вертушку начало крутить, как юлу. Дальше я ничего не помню. Крики, писк приборов, огонь и тела, которыми кидало по всему отсеку. Я очнулся среди обломков, повсюду словно грибы валялись тела. Рядом лежал Гунт, слава богу, он дышал.

Радио выключилось.

Теперь Джешуш окончательно убедился, что всё, что каркал этот голос было лишь той альтернативой его жизни, которую он мог получить. Это была его жизнь, та, которую он пропустил, лежа в постеле. Так бы было, если бы его по возвращению ждала Миринда, но он вернулся как раз на её свадьбу с каким-то лысым ублюдком. И он не подарил ей своё ожерелье из ушей вьетконговцов. После чего, не подрался бы с этим лысым ублюдком и не отсидел бы год в Шоушенке. Если бы всё было по-другому, то через год он бы развелся с Мириндой, которая оставила бы ему ребёнка и занялась бы проституцией, подсев на какую-то дрянь. Он бы начал пить и воровать. Его бы снова посадили, а маленькую Лилию отдали бы в детдом, лишили его отцовских прав. Так бы он и жил, колеся по Штатам и занимаясь мелкими кражами. Но всё было иначе, и он не жалел.

Пришла Йозефа и рассказала последние новости Медных Бук. Накормила, поменяла постель и постиралась. Перед уходом, как всегда, села на краю кровати и начала нежно с материнской лаской гладить его по голове. В её глазах сияла печаль. Морщины спрятали её былую красоту, но глаза остались прежними - нежно-голубые воды озера.

- Можно тебя коё о чём попросить? - спросил он.

- Да, конечно.

- Не приходи больше.

Она продолжала его гладить, не отвечая. Тень грусти промелькнула у неё в глазах и тут же исчезла. Она медленно поднялась, хрустя своими старческими суставами, и только сказала:

- Прощай.

На следующее утро Джешуш проснулся, а радио уже работало. Старческий голос рассказывал про детство, и Джешуша поглотила ностальгия. Слёзы от осознания невозвратимости времени навернулись ему на глаза. Теперь детство казалось столь далёким и призрачным. Было ли оно у него вообще? Вероятно было, но почему же оно так быстро кончилось, почему он не успел вдосыта насладится ним? Почему?

Радио не умолкало целый день. Время от времени голос прерывал свой рассказ, и тогда играла музыка.

Вечером пришёл Пётр, муж Йозефы. Сказал, что она умерла. Вчера, когда возвращалась домой от Джешуша.