Пожелайте мне неудачи   ::   Ильин Владимир

Даже желторотый новичок в нашем ведомстве знал, что в подобных случаях «пока» может означать, как минимум, полвека.

– Куда я должен явиться?

– Он сам тебя найдет, – загадочно сказали мне. – Единственное, что от тебя требуется, – это чтобы ты завтра весь день гулял по городу. Маршрут изберешь себе сам…

– Ладно. Как его имя-отчество?

– Оно тебе не нужно. Обращайся к нему просто – Генон. И не называй его полковником, у него идиосинкразия к обращению по воинским званиям…

Признаться, идея игры «в шпионы» не где-нибудь за рубежом, а дома вызвала у меня смешанное чувство недоумения и тошноты.

Когда на следующий день, в разгар часа пик, будучи вне себя от бессмысленных кружений по городу, я направлялся к выходу станции метро «Медведково», меня остановил милиционер из числа тех, что неизменно торчат в стороне от эскалатора с дубинкой в руке, безучастно разглядывая прохожих.

– У вас с собой документы, гражданин? – поинтересовался он и, когда я утвердительно кивнул, добавил: – Тогда не откажите в любезности выступить в роли понятого.

Я пожал плечами и последовал за ним в так называемую «комнату милиции», вход в которую был в углу вестибюля.

Пройдя по узкому и затхлому коридорчику, мы оказались в маленькой комнатушке, где имелся письменный стол и две деревянные скамьи, испещренные странными темными пятнами – видимо, на них частенько кого-нибудь били.

На одной из скамеек вальяжно развалился пожилой человек, на вид, ни дать ни взять, – рабочий какого-нибудь «Серпа и Молота». На нем был промасленный, лоснившийся от грязи пиджак, клетчатая рубашка с ветхим воротником и мятые брюки неопределенного цвета. Человек находился в так называемом «красноречивом состоянии», поскольку то и дело порывался что-то объяснить непослушным языком сидевшему за столом мордастому лейтенанту, который, не слушая пьяного, привычно заполнял протокол задержания.

Присев на самый краешек второй скамьи, на пьяного испуганно косилась дама бальзаковского возраста. Судя по ее взглядам, выступать в роли понятой при задержании алкоголиков ей приходилось нечасто.

Лейтенант объяснил нам с дамой, что требуется освидетельствовать результаты личного обыска задержанного. Услышав про обыск, пьяница впал в нездоровое оживление и принялся втолковывать милиционерам, в каком именно месте своего тела он их видал и каким образом он, потомственный пролетарий, трижды висевший на заводской доске Почета, будет препятствовать тому, чтобы какие-то «ментовские рожи» обшаривали его карманы. Волосы его окончательно растрепались и упали сальными прядями на раскрасневшееся лицо, перегаром от него разило, как принято выражаться, «на три метра против ветра», хотя до окончательного помутнения рассудка он, по-моему, еще не дошел.

– Приступайте, сержант, – невозмутимо приказал лейтенант своему подчиненному, а сам невозмутимо принялся переписывать паспортные данные – меня и дамы.

Сержант схватил «потомственного пролетария» за шиворот, тот в исступлении заверещал, но сержант неожиданно ловко ткнул ему под дых и закрутил одну руку за спину, лишив задержанного какого бы то ни было шанса сопротивляться. Действовал он не церемонясь, и я не сомневался, что после того, как мы с дамой покинем помещение, темных пятен на скамейке может существенно прибавиться. Если, конечно, задержанный не угомонится добровольно…

Второй рукой сержант стал выворачивать карманы «трижды висевшего на Доске Почета», и на пол посыпались какие-то жалкие медяки, грязный мятый носовой платок, расплющенные, но частично уцелевшие папиросы «Беломор» и расческа с несколькими брешами в ряду зубьев.