Правда (The Truth)   ::   Пратчетт Терри

— Но если Гильдия решит что-то возразить, ей придется разбираться с патрицием.

— Ну... Хорошо. Раз ты считаешь такую работу приемлемой для молодой дамы...

— Вот и здорово,— кивнул Вильям.— Приходи завтра в словопечатню. Думаю, мы сможем выпустить очередной новостной листок буквально через пару дней.

Это был бальный зал. Благодаря красному бархату и позолоте он все еще выглядел шикарно, но одно-временно казался каким-то затхлым из-за царившего тут полумрака. Вдоль стен располагались закрытые тканью канделябры, чем-то напоминающие призраков. Свечи, горевшие в центре комнаты, тускло отражались в зеркалах. Вероятно, эти зеркала некогда оживляли помещение, но с годами они покрылись странными мутными пятнами, а потому огонь свечей напоминал тусклое подводное свечение, пробивавшееся сквозь заросли водорослей.

Господин Кноп пересек половину зала, когда вдруг понял, что слышит только собственные шаги. Господин Тюльпан успел отделиться от своего партнера и уже стаскивал покрывало с какого-то стоящего у стенки произведения искусства.

— Ну и ну, будь я...— восхитился он.— Это же, ять, сокровище! Фига се! Настоящий, ять, Инталио Эрнесто. Видишь эти перламутровые вставки?

— Сейчас не время, господин Тюльпан...

— Он сделал всего шесть таких. Вот ведь ять, инструмент даже не настроен!

— Проклятье, нас же считают профессионалами...

— Быть может, твой... коллега желает получить его в подарок? — раздался чей-то голос в центре комнаты.

По периметру освещенного свечами круга было расставлено полдюжины кресел — давно вышедших из моды, с высокими изогнутыми спинками, образующими глубокие обитые кожей арки, которые предположительно предназначались для того, чтобы защищать от сквозняков, но сейчас весьма уместно скрывали от света.

Господину Кнопу уже приходилось бывать здесь, и он не мог не восхититься расстановкой мебели. Человек, находившийся в центре освещенного круга, не видел сидевших в креслах, но в то же время сам был как на ладони.

Вдруг ему пришло в голову, что кресла расставлены так еще и для того, чтобы сидевшие в них не видели друг друга.

Господин Кноп по характеру был крысой и совсем не обижался, если его вдруг так называли. В пользу крыс говорит многое. И такая расстановка кресел была придумана тем, кто думал в точности как господин Кноп.

— Твой друг господин Нарцисс...

— Тюльпан,— поправил господин Кноп.

— Твой друг господин Тюльпан, возможно, пожелает получить часть вознаграждения клавесином? — спросило кресло.

— Это вам не какой-то ятский клавесин, а самый

настоящий ятскии верджинел! — прорычал господин Тюльпан.— Одна, ять, струна на ноту вместо двух! А называют его так потому, что вставляет он исключительно, ять, молоденьким дамочкам! Ух, как он им вставляет!

— Ну и ну, неужели? — изумилось одно из кресел.— А я думал, это типа старый рояль!

— «Вставляет» в смысле «нравится»,— совершенно спокойно пояснил господин Кноп.— И господин Тюльпан не коллекционирует произведения искусства, он просто... хорошо в них разбирается. Вознаграждение мы получим драгоценными камнями, как договаривались.

— Как будет угодно. Прошу, займите место в освещенном круге.

— Клавесин, ять...— пробормотал господин Тюльпан.

Сотрудники Новой Конторы заняли место в освещенном круге под пристальными взглядами остававшихся невидимыми обитателей кресел. И обитатели кресел увидели следующее: Господин Кноп был маленьким, худеньким, и, как следовало из его имени, у него была слишком большая для туловища голова. Его можно было назвать не только «крысой», но и «живчиком». Спиртным он не баловался, тщательно следил за тем, чем питался, и считал свое тело, пусть несколько уродливое, храмом.