Медный всадник   ::   Вересов Дмитрий

Письмо с фронта – сумасшествие какое-то. Никаких упоминаний о месте, где он сейчас дислоцировался, в письме, разумеется, не было. Альбина по-женски взгрустнула над письмом, потом спрятала его в шкатулку, где лежала целая стопка разновеликих конвертов, включая еще довоенной, как говорила Эльжбета Стефановна, поры – а довоенной порой Эльжбета Стефановна называла время до Первой мировой.

Альбина не давала себе долго печалиться, продумывала новый фасон – для беременных. Олег то ли сам проявил смекалку, то ли подсказал кто, но так или иначе в кооперативе появился целый пакет с импортной фурнитурой, потому что на жаждущего приобщиться к благам западной цивилизации потребителя названия, выписанные латиницей, действовали самым волшебным образом.

Альбину такое положение не очень радовало, была в ней тщеславная жилка – в хорошем смысле этого слова. Хотелось, чтобы именно ее вещи покупали, и знали ее имя, как знали имя Моисея Наппельбаума. Для удовлетворения ее «творческих амбиций» Швецов позволил поэкспериментировать под собственной маркой, но большая часть быстро расширившегося производства поставляла именно «итальянскую» и «английскую» продукцию. И продавалась она куда лучше именно благодаря фальшивым биркам. Пипл хавал.

Олег матерел на глазах, приобретал хватку и манеры, которые отчасти казались Альбине смешными. Но она видела, что люди, с которыми разговаривает Швецов – не смеются. И поневоле преисполнялась гордости. Единственным человеком, в глазах которого она ясно читала снисходительную усмешку, был Александр Акентьев, но, похоже, его усмешка относилась не только к ней и ее супругу, но и ко всему этому бренному миру в целом.

Как ни крути, а помощь его была очень ценна. Вот и с Вадимом Иволгиным он вызвался помочь – пристроил в «Ленинец», причем помощь эта выглядела совершенно бескорыстной, что приводило в восторг наивного Швецова.

Пословица насчет бесплатного сыра в мышеловке войдет в обиход позднее, на тот момент была актуальнее другая фраза – про свет в конце тоннеля. Подразумевалось, что до сих пор страна блуждала в потемках, несмотря на лампочку покойного Ильича.

Альбина и без всяких пословиц чувствовала, что все не так просто, но какой бы сволочью ни был Акентьев в прошлом – с чего бы ему подличать сейчас? Нет, он не станет этого делать!

Сколько, в конце концов, можно казнить Акентьева? Разве не мы сами виноваты в собственных несчастьях? Пора взрослеть. С Переплетом это уже произошло, ей порой казалось, что он и не помнит о том, что было между ними тогда, на режиссер-ской даче. Но эта мысль была почему-то тоже невыносима, почти как воспоминание о ее унижении.

* * *



Акентьев положил трубку на место и мрачно уставился в пространство. Звонил Орлов, сообщил, что Дину выпускают из санатория. Весть эта не могла обрадовать Переплета, хотя в разговоре он постарался сымитировать все полагавшиеся ему, как мужу и отцу, чувства. Кое-что, правда, радовало: Дине предстояло пройти дополнительный курс лечения в одной из швейцарских лечебниц. Озера, горы и шоколад. Вместе с матерью в страну шоколада отправлялась и Ксения. Оставалось только пережить несколько дней в обществе жены – и можно снова наслаждаться тишиной и покоем. Хотя, как известно, вся жизнь – борьба, покой нам только снится. Да и покой не снится, снится Альбина.

Неужели она счастлива со своим муженьком?! Олег производил жалкое впечатление – типичный продукт эпохи, суетливый, преисполненный ни на чем не основанного энтузиазма. Переплет, как правило, даже не замечал подобных людей. И при мысли, что Альбина принадлежит одному из них, чувствовал себя униженным.