Привычка умирать   ::   Озерская Инара

Но на самом дне удушья - на перекрестке - вспыхивает щербатый дом. И ты входишь в него, потому что больше тебе - некуда.)

Осипу кривобокому тоже не везло в день первый.

- И чего классная ко мне вяжется? Чуть что - "Ося!" А я ничего! Ну, ушел. Но я же - как все. Я же - со всеми ушел!

Яков Моисеевич терпеливо выслушивал сына, пролистывая дневник. Тройка. И еще тройка. И опять - тройка. Ну как ему объяснишь?.. На последнюю оценку - позорно-красную лебедушку, каких в природе не встретишь, - Яков Моисеевич смотрел особенно вдумчиво. Он пуще прежнего ссутулился над столом, словно придавила его птица диковинная, словно это ему - не сыну влепили банан за прогул. И нельзя ж сказать, что зря он себя корил...

..._а вольно ж ему, старому, дитятко заводить, ежели на пенсию пора?! Матка-то у Оськи тоже в годах уже была, когда разродилась. С виду вроде молодица, а по паспорту мне погодка. Христом-богом клянусь! Сынку едва четвертый год пошел, а она преставилась... Царствие ей небесное! Хоть и вертихвостка была покойница, а лихом поминать негоже. Да не про нее у нас разговор... Про нее - в другой раз. Вот и спрашивается: чего ж до пенсии тянули-то? Дитятко-то выдалось - чемодан без ручки. И бросить жалостно, и нести - врагу не пожелаешь. А куда ж его денешь? В школу для придурков, что ли, отдать? Так говорят, его и туда не взяли. Все, мол у него с мозгой в порядке. Только кто ж его знат? Мой-то внучок сказывал, что, когда Оську к доске вызывают, всему классу - сущее наказание. Стоит - столб столбом. Ни словечка не скажет. Ну, учителка, понятное дело, озвереет - тоже, небось, человек! Да что с него возьмешь? Правда, диктанты там всякие пишет вроде не хуже прочих. Только мой сказывал, что Оська сдирает все втихомолку. А учителка уж и не ловит его. Четвертную ему не выведешь, если глаза на его штучки не закрывать. А держать по два года в одном классе умаешься, и директриса по головке не погладит. И о чем только люди думают, когда рожают?_..

Да... Яков Моисеевич не зря себя корил.

Баба Женя вот уже третий год помогала сирым мужикам по хозяйству и имела какое-никакое право говорить, что Бог на душу положит. А Бог - Он, знамо дело, как положит, так положит.

..._а не нравится - не слушай!_..

Яков Моисеевич обыкновенно и не слушал добрую бабу.

Только раз в месяц зазывал ее в кабинет и, скосив лиловые глаза, рылся в обтерханном бумажнике. И тогда Евгения Петровна отводила, наконец, душеньку.

..._в иное-то время на кухне возишься и не заметишь, как он - шмыг мимо, да дверь за собой прикроет. Хоть и нешумно вроде прикроет, а все равно - обидно. Словно я дура какая, словно со мной и поговорить по-человечески зазорно! С Оськой кривобоким еще так-сяк. Ежели загородить дверь, можно ему чего и рассказать, поучить уму-разуму. Хоть толку от него - чуть. Оська, он Оська и есть: торчит посреди кухни, как осина на болоте, трясется, вбок поглядывает. В батьку, видать, пошел. Малой еще, а туда же! И не разобрать - понял он чего, или прикидывается. Головой-то вроде качает, а как спросишь про то, про се, он все больше молчит, да щеки надувает, будто харчи ему не тем горлом пошли. И старый-то вроде ничего, разговаривает, только вот в глаза не смотрит, а как глянет, так и не понять... Может, болит у него чего? Я однова даже в полуклинику ему сходить посоветовала, а он ладошкой повел - вот так, будто отводил чего. А как улыбнулся, так мне его еще жальче стало. Да вот, бабыньки! И вроде деньги у людей есть, и вроде дом свой - не из последних, а жизни-то нет. Говорю ж я вам, бабыньки: не в том, видать, щастье_...

Да, раз в месяц Яков Моисеевич попадался крепко и слушал бабу Женю, пока сил доставало. И ни словечка поперек не говорил. Правда, думал. Думал совсем о другом. О своем. О том же, о чем и всегда думал в последние годы.