Пряха   ::   Пехов Алексей Юрьевич

И в воду ночью смотрела, и колыбельку из шерстяных нитей плела, ничего угрожающего не заметила. А вот поди ж ты — скребут по сердцу кошки! Мяукают.

Ее вдруг подняли сзади, заставив беспомощно трепыхнуть ногами в воздухе, прижали к широкой груди. Она попыталась возмущенно вырваться, но больше для порядка, чтобы знал, кто в доме хозяйка. А потом растаяла, точно льдинка по весне, счастливо зажмурилась. Его руки, более сильные, чем ее, более грубые. Но оттого лишь еще более бережные, более терпеливые. И что же он нашел в дурнушке, да еще и ведьме, что выбрал из всех красавиц? Пусть говорят — приворожила, она-то знает, как все было на самом деле!

Шарлиз наконец вывернулась, принесла давно приготовленный узелок с едой.

— Ребенка покормить не забудь, а то знаю я, как вы на ярмарку ходите! Опять весь день по оружейным рядам прошатаетесь, обо всем остальном забыв напрочь!

— Ну уж покушать мы точно не забудем. Верно, богатырь? Ее сын, восседавший на плечах у отца, гордо подтвердил, что нет, покушать он не забудет. Особенно если купят пряник. Ее солнышко, ее первенец, которому, как шепнула повивальная бабка, быть теперь навсегда ее единственным. Шарлиз с фырканьем вытолкала своих мужчин вон, а потом еще долго стояла, с глупой улыбкой глядя им вслед. Удаляясь вместе в зарождающийся рассвет, они казались единым существом: невероятным, сказочным, бесконечно родным...

Шарлиз завершила последнюю петлю, добавив к узору еще одну нить и не замечая, как катятся по лицу слезы. Или это были занесенные ветром под карниз капли дождя? После стольких лет она уже давно забыла, что такое слезы. Вновь потянулась к гребню...

— ...когда внимание на себя отвлечь хотел, она и растерзала. И мальчонку тоже, куда уж ему от грифона убежать? Что? А, грифон? Самка, молодая совсем. Черная, с белыми перьями на груди — таких двух быть не может, они все больше рыжие да коричневые. Упала с неба, взбесилась и набросилась ни с того ни с сего. Ну, ничего, мы эту тварь выследим...

Шарлиз не знала, как дошла до реки. Не ведала, плакала ли она, или кричала. Не помнила ни одного шага. В себя пришла, лишь когда застыла, впившись в изогнувшуюся над водой иву, невидяще глядя в мерцающее в речной глади отраженье.

Разжать пальцы. Вырваться из кошмарного сна.

И грифон, черный, с белыми перьями на груди, будет продолжать бросаться на случайных путников, чем-то не угодивших ему. А ведуньи, что будут ждать своих любимых дома, ничего не смогут поделать. Потому что грифон — изначально волшебное существо. Потому что силы в нем больше, чем любому, даже самому сильному дипломированному магу отмерено на всю жизнь, и ни одна, даже самая умелая, ведунья не сможет увидеть в сплетенных ею сетях, когда окаянная тварь вновь начнет нападать на невинных людей...

Это — равновесие. И мы на страже его.

Да, бабушка. Теперь я поняла. Глаз за глаз.

Рывком выпрямилась, отталкивая ствол ивы. Разрывая ткань, сорвала с кос платок, и речной поток унес его. Ведьма не почувствовала боли, когда вырвала клок своих волос, не почувствовала ее и когда тонким костяным гребнем до кости вспорола ладонь. Плачущая песня разлилась над водой, а пальцы скручивали магией и кровью первую нить смерти.

Шарлиз еще некоторое время сидела, укрытая невесомой паутиной, рассеянно водя по ней пальцами. Годы терпения. Годы плетения. Ей потребовалось много времени, чтобы научиться сражаться и убивать, потому что, не неся в себе этих умений, ведьма не смогла бы вложить их в узор. Она вступила в отряд охотников за магическими реликвиями, стала тем, кого с детства научена была презирать, чтобы воплотить в себе и в волшбе ненасытную жадность магических «стервятников». Ей пришлось увидеть кровь, и боль, и смерть, чтобы собрать по крупицам и вплести эти ужасные воспоминания в свое творение.