Псалмы Ирода   ::   Фриснер Эстер

— Ты даже не подозреваешь, как мне радостно слышать твои слова! Хотя одновременно они ранят меня. Как мне хочется, чтоб мы опять стали маленькими! Ведь именно твоя доброта к малышне сделала тебя героем в моих глазах…

Джеми изобразил на лице печаль, притворившись, будто ее слова глубоко обидели его.

— А я-то думал, что это моя жуткая образина заставила тебя пожалеть меня, несчастного.

— Образина? Перестань дразнить меня, провокатор! — Бекка с силой сжала его пальцы. — Если ты — образина, то я — древняя старушонка!

Но он не хотел оставить за ней последнее слово:

— Ну-ну, Бекка, ты же знаешь, что женщина не смеет судить о том, как выглядит мужчина. Это в тебе говорит тщеславие!

— И ничего похожего! Это… — начала было Бекка, но спохватилась, поняв, что он просто подшучивает над ней. Его светящаяся радостью жизни душа и доброе сердце влекли ее к нему задолго до того, как она ощутила себя женщиной, жаждущей его, как жаждут мужчину. — О Джеми, если я не смогу стать твоей женой, я буду умолять па никогда не выдавать меня замуж.

Лицо Джеми осветилось широкой улыбкой.

— Такая прекрасная женщина и будет что-то вымаливать? Да и надежды на успех тут маловато, особенно учитывая, что Окончание Жатвы уже на носу. А все прочие альфы просто поубивают друг друга за одно лишь счастье поцеловать кромку твоего праздничного наряда!

— Наряда! — Бекка бросила разочарованный взгляд на себя и оправила простенькую коричневую юбку.

Джеми отбросил косу; она упала, срезая толстый слой дорожной пыли. Обеими руками он обхватил талию Бекки. И хоть он не сказал ни слова, она прочла в его глазах, что в эту секунду он видит ее во всей красе королевских нарядов. Она тесно прижалась к юноше, и даже острый запах мужского пота показался ей прекрасным.

— Пусть уйдет эта боль, Джеми, — шептала она, касаясь его щеки своей, — пусть уйдет наваждение, пусть уйдет тот призрак, что провожал меня домой с Поминального холма.

— Тебя преследует все та же галлюцинация, Бекка? — Его дыхание шевелило ее волосы, как летний ветерок колышет спелые колосья хлебов.

— Это больше, чем галлюцинация! — Что-то сжало ей горло, так что Бекка с трудом выдавливала из себя слова. — Галлюцинации не ходят за тобой, они не могут обретать форму. Галлюцинации не проникают в твой мозг и не нашептывают гадости. Вот слышишь, Джеми? — Она резко вскинула голову. Глаза — совсем безумные.

— А что я должен слышать? Ничего ведь не слышно.

— А плач на холме?

— Ш-ш-ш, Бекка! Ты же знаешь, это приносит боль, только если обращаешь на него внимание. А кроме того… слышишь — все тихо.

Так оно и было. Мяукающий надрывный плач прекратился. Может, ребенок уснул. Может…

Но Бекка яростно трясла головой.

— Он не молчит, он плачет, — стояла она на своем, — он все еще там, и он плачет, плачет… И он всегда будет там — этот плач… это жестокое бесконечное чувство голода… он всегда будет звучать во мне…

— Тише, тише, Бекка, — повторял Джеми, гладя ее волосы. И снова: — Успокойся, Бекка. Что бы с тобой там ни случилось в ночь бдения, все это всего лишь воображение. Лунные тени иногда выглядят так странно, а ветер — известный обманщик…

Бекка напрягла мышцы и вырвалась из рук Джеми. Ее взгляд был жесток и упрям, как у Пола, когда тот бывал особенно непреклонен.

— Я слышала, что слышала. Я видела, что видела!

На красивом лице Джеми возникло выражение жалости, но только на одно мгновение.

— Ты же знаешь, что тебе скажут, если услышат такие слова?

— Что я сумасшедшая, — опустила глаза Бекка.

— Но я-то знаю, что ты не такая! Знаю наверняка!

— Тогда скажи, кто я такая! — выкрикнула она, с вызовом глядя на него бешеными глазами. — Дебора? [1] Прорицательница?

— Знаешь, вот это-то они навряд ли скажут.