Ради любви к не-матери   ::   Фостер Алан Дин

А в следующий момент ощутил шум, суматоху, запахи, зрелища огромного дралларского рынка; они заполнили магазин, подавляя своей грандиозностью и яркостью. Матушка Мастиф вставала рано: покупатели появляются вместе со скрытым за облаками солнцем. Впрочем, рынок никогда не пустовал совсем. Всегда находились торговцы, которым удобнее действовать в темноте.

Мальчик определил, что наступил день, потому что стало не так темно. Но солнце не показалось, оно освещало дождевые капли. Утро теплое — хороший признак, и влага скорее туман, чем дождь. Прекрасный день для торговли.

Матушка Мастиф провела мальчика по магазину, показывая разные товары, называя из цену и объясняя, почему именно такая цена. Она надеялась, что когда-нибудь сможет поручать дело ему. Так лучше, чем закрывать всякий раз, когда ей нужно куда-нибудь отлучиться. Чем раньше научится, тем лучше, особенно учитывая, как он ест.

— Я сделаю, что смогу, — заверил он ее, когда она завершила короткое знакомство.

— Я знаю, мальчик. — Она села в свое любимое кресло, чудовище, покрытое шерстью геммака. Обивка почти совершенно износилась, кресло потеряло всякую ценность, но оно слишком удобно, чтобы она с ним рассталась. Мальчик смотрел на проходящие толпы. Какой он тихий, подумала матушка Мастиф. Тихий и внимательный. Дав ему возможность немного понаблюдать за прохожими, она подозвала его к себе.

— Вчера в спешке мы кое-что упустили. Особенно одно.

— А что? — спросил он.

— Я не могу называть тебя «мальчик». Как тебя зовут?

— Меня называли Флинкс.

— Это твое имя или фамилия?

Он медленно, с несчастным выражением лица покачал головой.

— Мама, я не знаю. Так они меня называли.

— А кто такие эти «они»? — Она подождала немного. — Твоя мать? Отец?

Снова медленное покачивание головы, рыжие волосы разметались.

— У меня не было ни отца, ни матери. Так меня называли люди.

— Что за люди?

— Люди, которые смотрели за мной и другими детьми.

Странно. Она нахмурилась.

— За другими детьми? Значит, у тебя есть братья и сестры?

— Нет… — Он пытался вспомнить. — Не думаю. Может быть. Не знаю. Просто другие дети. Помню их с самого раннего времени. Это было странное время.

— А что в нем странного?

— Я был счастлив.

Она кивнула, словно поняла.

— Вот как. Ты помнишь раннее время, когда ты был счастлив и когда было много других детей.

Он энергично закивал.

— Мальчики и девочки. И у нас было все, что нужно, все, что мы просили. И хорошая еда, и игрушки, и…

Наверно, разорившаяся богатая семья. Она позволила ему рассказывать об этом раннем времени, счастливом времени. Какая катастрофа случилась с ним в младенчестве?

— Большая была семья? — спросила она. — Будем отныне называть ее семьей. Сколько там было других мальчиков и девочек?

— Не помню точно. Много.

— Ты что, считать не умеешь?

— Умею, конечно, — гордо сказал он. — Два, три, четыре, пять и еще много.

Не очень похоже на семью, подумала она, хотя бывают и большие семьи.

— Помнишь, что случилось с ними и с тобой? Вы все были счастливы, у тебя было много друзей, а потом что-то случилось.

— Пришли плохие люди, — прошептал он, и его выражение омрачилось. — Очень плохие. Они ворвались туда, где мы жили. Люди, которые смотрели за нами, кормили и давали нам игрушки, сражались с плохими людьми. Было много шума и стрельбы, и люди вокруг меня падали. И хорошие, и плохие. Я плакал, пока кто-то не поднял меня и не унес. Меня несли по многим залам и темным помещениям, потом я помню, что меня посадили в какую-то… машину?

Она одобрительно кивнула.

— Вероятно. Продолжай.

— Меня много раз перевозили. Так кончилось счастливое время.

— А что случилось после?

— Не знаю, — медленно сказал он. — Мне трудно вспоминать.

— Я понимаю, это трудно для тебя, Флинкс.