Ральф 124С41+   ::   Гернсбек Хьюго

Невесомый воздух тотчас будет вытеснен окружающими слоями воздуха – словом, начнётся ураган, который в короткое время выбросит сквозь «трубу невесомости» весь земной воздух. Так что при организации подобного гернсбековскому циркового аттракциона пришлось бы цирковую арену заключить в прозрачный цилиндр и накрыть его каким-нибудь «антиэкраном», чтобы столб воздуха над ним снова обрёл весомость. Однако описание невесомости на цирковой арене живо перекликается с теми ощущениями, которые познаны нашими космонавтами, с невесомостью, которую наблюдали миллионы советских телезрителей при сеансах космовидения.

Конечно, как пишет в своём вступлении Хьюго Гернсбек, космические корабли уже летают и будут летать не с помощью описанных в романе гироскопических устройств. Но любопытно, что мечта Гернсбека об антигравитации, достигаемой с помощью вращающихся устройств, отозвалась совсем недавно в нашумевшем парадоксе Нормана Дина, предложившего использовать дебаланс вращающихся частей для получения тяговой силы, направленной вверх. Некоторые теоретики даже попытались ввести дополнительный принцип в ньютоновскую механику, чтобы примирить её с парадоксом Нормана Дина. И понадобилось вмешательство крупных авторитетов, чтобы убедить в несостоятельности этих рассуждений.

Но мечта остаётся мечтой. У неё свои законы.

Мечта – прожектор летящий, Веха в поле чистом…

Мечта светит вперёд с корабля прогресса, она может вырвать из тьмы грядущего контуры будущего. Неверно, когда говорят, что действительность обгоняет мечту. Это означало бы застои, Корабль прогресса движется, и вместе с ним движется и прожектор мечты, светящий всё дальше и дальше.

Мечта не может быть связана представлениями сегодняшнего дня, узаконенными научными взглядами. Эти взгляды всегда неизбежно меняются, и можно привести множество примеров из литературы, когда писатель, отвергаемый современными ему учёными, правильно подмечал цели, впоследствии достигнутые наукой.

Вспомним о том же Жюле Верне. Его «Наутилус» был предметом насмешек учёных – современников писателя, считался неосуществимым вымыслом. Излишне доказывать сейчас, как прав был провидец Верн. Его роман «Из пушки на Луну» был классическим примером ошибочного допущения. Педанты с карандашами в руках доказывали, что человек превратится в лепёшку, если им выстрелить из пушки. Однако главная мысль и предвидение Жюля Верна были не в способе космического полёта, а в самом его замысле. Полёт к Луне и вокруг Луны уже осуществлён ныне по жюль-верновской трассе нашими лунниками и автоматической межпланетной станцией, сфотографировавшей обратную сторону Луны. И готовятся наши герои-звездолётчики в первые дальние космические рейсы именно по этим угаданным писателем трассам.

Роман Алексея Толстого «Гиперболоид инженера Гарина» вызывал в двадцатых-тридцатых годах и даже позже презрительное отношение учёных, считавших, что никогда тепловые лучи не могут быть созданы. Оружие инженера Гарина или уэллсовских марсиан на треножниках провозглашалось беспочвенной фантазией.

Однако сейчас «лазеры», о которых мы говорили, созданные новым поколением учёных, наглядно демонстрируют ошибочность столь поспешного и безоговорочного осуждения мечты недальновидными учёными.

Между учёным и фантастом есть огромная разница. Своим фантастическим допущением фантаст ставит вопрос. Учёный имеет право сказать «да», когда наука накопит достаточно аргументов.

Это научное «да» может прозвучать и по-иному, чем в мечте, оно будет лишь означать достижение конечной цели. Например, наш первый советский фантаст Александр Беляев в своей популярной повести «Человек-амфибия» поставил вопрос о жизни человека в глубинах океана. Он условно предложил изменение для этой цели организма человека, пересадку ему жабр акулы.