Раскрыть ладони   ::   Иванова Вероника

А если полностью, Тайана — дочка моего двоюродного дяди Туве, младшая и, после выводка дюжих сыновей, единственная отрада отцовского сердца. Шестнадцать лет, пока еще ощутимо угловатая для придирчивого взгляда фигурка, глаза цвета морской лазури и теплая улыбка. Можно спорить на что угодно, но к совершеннолетию, до которого осталось всего ничего, у двери оружейной лавки выстроится очередь женихов…

Проснулся ли я?

— Очень на это надеюсь.

Улыбка, расцветающая на девичьих губах, тоже надеется на лучшее.

— Я заходила к тебе перед завтраком… Ты так крепко спал, жаль было будить.

— Зато у дяди жалость отсутствует. Совершенно.

Светлые брови шутливо сдвинулись вместе, но сразу же вернулись на привычные места:

— А, ты слышал? Па давненько так не веселился!

Вот как это называется. Веселился. А то, что у половины квартала уши заложило, это ерунда. Пустое. О своем утерянном сне и не говорю.

— Ты голоден?

Я прислушался к животу. Пока не бурчит, но вполне возможно, спустя час-другой начнет требовать пищи.

— Немного.

— Я посмотрю, что осталось на кухне и принесу, хорошо?

— Если тебе не трудно.

— Какой же труд в том, чтобы человека накормить? — удивилась Тай. По-настоящему удивилась, искренне и мило, так, что рассердиться на нее не представлялось возможным.

Она не всегда понимает мои слова, но дело не в том, что девушка простовата или, как утверждают злые языки, глупа. Я и сам очень часто не могу себя понять. Особенно в разнице намерений и поступков.

Широкая юбка взметнулась парусом и исчезла за дверью: Тайана поспешила вниз, в кухню. Даже не слыша, могу сказать, что девушка прыгает на одной ноге через ступеньку. Сначала на правой, потом на левой. По лестничной площадке — на обеих ногах. И еще пролет в том же духе. Хорошо бы, ее братья не переусердствовали за завтраком, иначе придется ждать вечера, поскольку раньше, чем спадет жара, в Саэнне пищу не принимают. И для здоровья вредно, и не особо хочется, потому что палящее солнце — не самый приятный сотрапезник.

Что ж, у меня есть несколько минут, чтобы привести себя в надлежащий для пребывания в благовоспитанном обществе вид. Хотя, зачем спешить? Тай уже видела мою заспанную физиономию и мятую одежду, а больше я никого в своих апартаментах принимать не собираюсь. И безграничное благодарение Всеблагой Матери, что гостей не предвидится: не хочу представлять, сколько тщетных усилий понадобится для уборки на моем чердаке.

Да, я живу под самой крышей двухэтажного особняка, некогда принадлежавшего зажиточному купцу и откупленного мастеровым людом в те годы, когда Нижние кварталы города перестали считаться пристойными для проживания богатых и родовитых семей. В подвале дядя держит кузню, на первом этаже сваливает железный хлам, по которому легко можно представить все шаги превращения руды в разные, преимущественно острые штуковины, а на втором обитают он сам, Тай и три здоровенных парня, похожих друг на друга так сильно, что и отец никак не может разобраться, кто из них кто. Или не особо желает это сделать, потому называет просто: Ен, Ди и То — «первый», «второй», «третий».

Чердак никогда не был завидным местом, но осиротевшему племяннику все равно некуда было податься, и любезное предложение дяди я принял с радостью. В конце концов, лучше заброшенное пространство в лесу нависающих прямо над головой стропил, чем койка в Доме призрения, прочимого мне для проживания в ожидании совершеннолетия, а может, и после него. Много лучше, и не только своими качествами. Конечно, пришлось расчистить, подправить, приколотить и прострогать, но, по крайней мере, сейчас то место, где я провожу ночи и некоторую часть дней, похоже на комнату.