Рецидивист (Тюремная пташка)   ::   Воннегут Курт

- Точно тебе говорю. Я теперь как только захочу, так и умру. Время сама могу выбрать.

- Такого никто не может.

- А бродяжки могут, - говорит. - Такая вот у нас особенность - награда за все. Когда начнем умирать, этого мы тоже не знаем. Но уж коли начали, Уолтер, время можем сами выбрать, до минуточки. Хочешь, прямо сейчас умру, не успеешь до десяти досчитать?

- Ни сейчас, ни вообще, - сказал я.

- А тогда не уходи никуда.

Я и не ушел. А что мне оставалось делать?

- Спасибо, что ты меня обнял.

- Да я с радостью, только скажи.

- Хватит и одного раза в день, - сказала она. - Обнял сегодня, ну и спасибо.

- Знаешь, ты у меня была самая первая женщина. Не забыла, как у нас все вышло-то?

- Не забыла, как ты меня обнимал. Как говорил, что любишь. До тебя мне такого никто ни разу не сказал. Только мама все повторяла, что любит, но потом умерла.

Я снова почувствовал на глазах слезы.

- Ты не думай, я знаю, это ты просто так говорил.

- Да нет, что ты! - запротестовал я. - Господи, я ведь правда любил тебя!

- Ничего, ты не виноват, что родился без сердца. По крайней мере ты старался поверить в то, что дорого людям, у которых есть сердце, значит, все равно ты был хороший.

И перестала дышать. И глаза у нее остановились. И она умерла.

ЭПИЛОГ

Но это не все. Всего никогда не бывает.

Девять часов вечера, идет к концу мои первый день на воле. Осталось еще три часа. Я поднялся наверх и сообщил полицейскому, что там, в подвале, лежит труп бродяжки с сумками.

Привык он по службе ко всему на свете, циничным стал. Ответил мне: "А еще что новенького?"

Так что, пока не явились санитары со Скорой, пришлось мне самому дежурить у тела старой моей подруги, как поступило бы любое животное, для которого порядочность не пустой звук. Скорая не спешила, знали ведь, что она все равно уже умерла. Когда они наконец приехали, тело уже остывало. По этому поводу санитары друг с другом что-то заспорили. Пришлось выяснять, в чем дело, ведь говорили они не по-английски. Оказывается их родной язык Урду. Оба они из Пакистана. По-английски еле могут связать два слова. Если бы Мэри Кэтлин не при мне умерла, а при них, они бы, конечно, сочли, что под конец у нее шарики за ролики зашли.

Подавляя рыдания, я попросил их немного рассказать, что это за язык такой - урду. И узнал, что на урду создана литература, не уступающая никакой литературе в мире, хотя поначалу это был убогий и некрасивый язык, искусственно выдуманный при дворе Чингисхана. Сперва его с военными целями использовали. Начальники и управители отдавали на урду распоряжения, которые могли понимать повсюду в Монгольской империи. А потом уже поэты придали этому языку красоту.

Век живи - век учись.

Я сообщил полиции девичью фамилию Мэри Кэтлин. И свою настоящую фамилию тоже. С полицией дурака валять я не собирался. Но пока еще не был готов оповестить всех и каждого о кончине миссис Джек Грэхем. Последствия, можно не сомневаться, будут подобны лавине или чему-нибудь такому.

А кроме меня, на целом свете некому эту лавину спровоцировать. Только спровоцировать ее я пока еще не был готов. И во,все я тут не хитрил, как некоторые потом утверждали. Просто я от природы такой, что боюсь лавин.

Вот я и отправился к себе в отель "Арапахо", безвредный маленький эльф в чудесных бальных туфельках. Много было сегодня радости, смешавшейся с горем, много горя, перемешанного с радостью. И эта смесь лишь начинала бродить.

В вестибюле, понятное дело, дежурил новый ночной портье, поскольку Исраэла Эделя забрал к себе Арпад Лин. Этого портье прислали из конторы, где предоставляют работников по экстренному вызову. Вообще-то постоянная его должность - портье в "Карляйле", тоже одной из гостиниц, принадлежащих РАМДЖЕКу. Вышколенный такой, форма на нем с иголочки.