Римская рулетка   ::   Ярвет Петр

Ни один и близко не был похож на того славного идола. У всех на головах громоздились нечесаные лохмы, все были пыльные и неопрятные. В первый раз они не нашли пулемет и увели дядю Салима. Во второй — он отдал пулемет сам. Айшат скучала и учила русский язык. По выходным семья собиралась и слушала стихи великих поэтов.

— Господи! — просветлел дядя Салим, которому теперь придавал дополнительной меланхоличности перебитый на сторону нос. — Наша Айшат будет артисткой!

Жизнь снова приобрела для него смысл, он перестал поминать врагов и достал из подвала ульи. Жизнь в Гушано-Тавларской республике входила в колею, хотя каждую зиму, примерно в феврале, внизу по склонам долины начинались пожары. Айшат не очень расстроилась, когда, подсчитав зеленые бумажки с изображением широколицей старухи, дядя Салим торжественно объявил, что везет Айшат на север учить ее на русскую артистку. Насколько понимала Айшат, когда сгорела застава на горе, все русские солдаты уехали тоже на север. Удачное совпадение.

Когда после нескольких дней тряски в железнодорожном вагоне Айшат прочитала несколько русских стихов в здоровенном, как и все в этом жутком городе, здании, дядя Салим погрустнел.

Они жили теперь в бревенчатом доме, очень похожем на тавларский, тем более что все соседние дома занимали неизвестные ей ранее родственники. Соседи приходили в гости к дяде Салиму, слушали русскую речь Айшат и горестно вздыхали о неведомых врагах. Дверей дядя хоть и не запирал, но предостерегал племянницу взглядами. Он ждал зимы и договаривался со знакомыми, чтобы пристроить куда-то торговать «девушку с прекрасной русской речью, только чтобы было кому присмотреть». Прописка? Опять прописка? Господи, когда наши враги нас пропишут…

Айшат хотела снова посмотреть город. Он ей очень не понравился, напугал, как в свое время гора, где жили идолы. Больше всего город походил на старый немытый улей. На улицах совсем не было солдат, более того, ни одного человека с гладкой головой, не считая лысых. Но лысый — это совсем не то. Дядя Салим, между прочим, тоже лысый.

— Айшат, со мной сегодня приедет хороший человек, наш дальний родственник. Пожалуйста, встреть нас сегодня на автобусной остановке. Надо понравиться ему.

Автобус опаздывал. Айшат оглянулась на окна своего дома, потом снова поглядела на дорогу, и тут мимо проехал автомобиль, нечастый гость на этом раздолбанном шоссе. Машина притормозила чуть поодаль, потом задним ходом вернулась к луже, выбитой колесами машин возле остановки.

— Эй, черная!

Возможно, она и вспомнила бы занудные объяснения дяди, что в этой стране подобное обращение не комплимент, а повод заподозрить в спрашивающем врага. Но в окно машины высунулась совершенно бритая голова, и это решило дело.

— Ты шахидка, что ли? Чего ждешь?

— Автобус, — сказала она, невольно улыбаясь и стараясь правильно произносить фразу. — Я не шахидка. Я тавларка. Меня зовут Айшат.

* * *



Долгие годы позднего социализма семейство профессора истории Василия Петровича Хромина, любезного папаши, ютилось в кривоватой и темной «двушке» на втором этаже великолепного, но обветшалого особняка в одном из переулков Петербурга. Братья Хромины, Митя и Слава Васильевичи, росли в полумраке, разглядывая средневековые гравюры и офорты античных ваз, развешанные на стенах. На офорты иногда текло с потолка, и тогда папаша Хромин поднимал очки вверх и говорил: «Там ведь роскошная квартира, но коммуналки населены быдлом». С годами, а также с потерей кафедры в Институте водного транспорта папаша Хромин стал раздражителен, и его выводили из себя разговоры сына Мити. Сын Митя утверждал, что хочет стать бюрократом. На разумных бюрократах, утверждал он, мир стоит.