Родить Минотавра   ::   Шведов Сергей

И что за дурацкая манера у этой женщины будить его ни свет, ни заря. Хорошо ещё, что она не каждую ночь проводит в его постели, а тратит свой пыл на работе и в семье, оставляя на Рязанова лишь крохи.

Чистить зубы Резанов не любил с детства, эта ежедневная процедура вызывала у него раздражение. К сожалению, вся наша жизнь состоит из процедур не всегда приятных до такой степени, что и собственное тело иногда бывает в тягость. Резанов поспел в кухню как раз вовремя. Благодаря его героическим усилиям завтрак был спасён, и появившаяся в этот момент на сцене легкомысленная кухарка только руками всплеснула.

– Сон видел, – сказал Резанов, присаживаясь к столу. – Эротический. – Ну и… – в глазах Ксении было неподдельное любопытство. – Ты меня разбудила на самом интересном месте.

Ксения любила слушать вольные пересказы Резановсних снов, но для хорошего пересказа Резанову сейчас не хватало вдохновения, и поэтому он отложил эту процедуру на более располагающее к эротике время, пообещав не упустить ни одной подробности.

Ксения на него слегка обиделась и от обиды, видимо, демонстративно уткнулась в газету. Резанов против повышения культурного уровня любимой женщины не возражал, тем более, что и сам непрочь был иной раз почитать за обеденным столом, соединяя приятное с полезным.

– Нет, каков негодяй! – Ксения не удержалась от комментариев, нарушив тем самым процесс Резановского пищеварения. – Какой-то Неразов и тоже, между прочим, Сергей. – Не думал, что тебя интересует оппозиционная пресса. – Этот Многоразов ведёт с тобой самую настоящую войну. – Неразов, Ксюша, – поправил Резанов. – Не надо походя оскорблять оппонента, это неблагородно.

Ксения возмущённо зафыркала и даже отбросила прочь газету: – Ты почитай, что он пишет, этот негодяй, он же тебя с грязью мешает. Он всех нас облыжно обвиняет чёрт знает в чём, чуть ли не в сатанизме. И это, по-твоему, благородно. Если у меня есть счёт в банке и пятикомнатная квартира на троих, так я уже и сатанистка. Нет, ты почитай, может быть найдёшь, что этому мерзавцу ответить.

Возмущение Ксении было совершенно искренне, и столь же искренне оно Резанова забавляло. И вообще ему нравилось смотреть на Ксению, когда та сердилась. Глаза у неё начинали блестеть как после рюмки хорошего коньяка, а щёки розоветь. Ксения в такие минуты становилась похожа на обиженную девочку, что чрезвычайно Резанова трогало.

– Я не только читал всё это, моя хорошая, – я это писал.

Ксении следовало бы удивляться почаще, глаза у неё в этот момент становятся большими и глубокими, как чёрные омуты. Кажется, у неё даже зрачки расширяются.

– Неразов – это анаграмма фамилии Резанов, ты могла бы и сама догадаться. – Догадаться?

Вот этого Резанов в ней как раз и не любил, а точнее, терпеть не мог, поскольку кричала она на какой-то особенно визгливой ноте, вся мелодичность её голоса куда-то пропадала, и появлялась ужасающая дисгармония, действующая на нервы. – Вы послушайте его, этого двуличного Януса, этого… – Если двуличный, то не Янус, – успел вставить Резанов. – А если Янус, то двуликий.

Ксения смотрела на Резанова в некотором обалдении, но первую волну праведного гнева он всё-таки сбил, и тембр её голоса стал близок к нормальному. – Двуликий, двуличный – что ты мне голову морочишь, Серёжа. Тебе что, денег не хватает, если ты продаёшься этим…

– В моём доме попрошу не выражаться, – остерёг рассерженную даму Резанов. – Деньги здесь совершенно ни при чём. Да и какие могут быть деньги у оппозиционной газеты? И в статьях, подписанных Резановым, и в статьях подписанных Неразовым я совершенно искренен, даже если мне пришлось писать их в один день. – Но ведь есть же убеждения.

– Убеждения не меняют только идиоты.