Мираж в обручальном кольце   ::   Калинина Дарья

– В общем, вы как хотите, а Голованов велел вам доставить нас с Катькой обратно сегодня к вечеру, – закончила я дискуссию. – Так что мы не уйдем.

Больше Алекс с Веней не возражали. Кажется, воспоминание о Голованове отбило у них всякую охоту спорить. Алекс лишь пробормотал что-то о том, что некоторые совершенно не имеют представления о хороших манерах. Да что там манеры, просто понятия о правилах приличия эти люди не имеют. Да куда там до приличий. Просто элементарного чувства такта не хватает этим самым личностям.

Но так как чувство такта оно либо есть, либо его нет, то мы с Катькой продолжали сидеть на заднем сиденье машины. И ухом не вели. Алекс вздохнул и остановился на Суворовском проспекте перед крепким еще домом дореволюционной постройки. Лифт тут имелся. И мы с комфортом поднялись на четвертый этаж и позвонили в обитую красной искусственной кожей дверь. Прошло несколько томительных минут.

– Может быть, ее нет дома, – шепнула мне Катька. – Ушла на работу.

– Нет, Маша работает дома, – услышал ее шепот Веня. – Так что она, скорей всего, дома.

Словно в подтверждение его слов, в квартире раздались шаги, и дверь распахнулась. На пороге стояла женщина. Вдова Вали оказалась маленькой черноволосой женщиной. Немного апатичной и рассеянной, но при этом довольно приветливой. Как только она признала в Алексе и Вене знакомых, она сразу же засияла улыбкой.

– Проходите! – обрадованно воскликнула она. – Сколько лет не виделись!

Затем она вцепилась в рукав Алекса, который стоял к ней ближе всех и, как ей показалось, медлил, и буквально затащила его внутрь квартиры. Мы последовали за Алексом.

Вдова нашего усопшего хозяина жила в одной из тех старых питерских квартир, где причудливо перемешались эпохи и стили. Подпорченная жучком резная дубовая мебель, сохранившаяся еще с конца девятнадцатого столетия, мирно уживалась с пластмассовыми настольными лампами середины шестидесятых. Явно трофейный немецкий сервиз и пастушки с пастушками стояли на полках рядом с монстрами фарфоровой промышленности конца восьмидесятых – огромными кувшинами в виде петухов с позолоченными крыльями и белых лошадей с золотыми гривами.

На полу лежала пушистая шкура какого-то не водящегося, судя по ее раскрасу, в природе зверя. Шкура имела одно преимущество. Она закрывала собой паркет – ровесник дома. На поклеенных совсем недавно новыми шелковыми обоями стенах висели портреты каких-то бородатых мужчин. Портреты были изрядно засижены мухами. И висели они в огромных тяжелых бронзовых рамах, какие я видела дома у моей бабушки. Она говорила, что во времена молодости ее мамы, моей прабабушки, они считались очень шикарными. Сейчас от их шика ничего не осталось.

– Большими деньгами тут не пахнет, – шепнула мне Катюха.

Я согласно кивнула. На месте хозяйки первым делом после того, как я бы хоть немного разбогатела, я выбросила бы кухонную плиту, поменяла бы ржавую мойку и избавилась от стульев с засаленными сиденьями. И одного вконец обнаглевшего кресла, в которое я села, и оно тут же больно прищемило мои мягкие части своими выпирающими пружинами.

Тем не менее в коридоре сверкал новенький линолеум. И лампа на потолке в комнате, куда провела нас Маша, тоже сравнительно недавно была приобретена в каком-то дорогом магазине. И стиральная машина-автомат имелась. Хотя стояла она почему-то в коридоре. Пока мы осваивались в квартире, Маша продолжала радостно теребить Алекса с Веней.

– Как хорошо, что выбрали минутку! – весело щебетала она. – Я часто вас вспоминала.

На нас Маша обратила ровно столько внимания, сколько требовали приличия. Узнав наши имена, она снова перенесла эпицентр своего внимания на Веню с Алексом.