Русская фантастика 2007   ::   Мельник Василий

- Это будет очень благородно с вашей стороны - дать мне уйти спокойно…

После ухода премьер-министра Жигалин долго сидел в кресле, размышляя. Потом ему показалось, что он услышал выстрел. Слух не обманул полковника. Камского он нашел на полу, в его кабинете. Удивительно, но даже после смерти голубые глаза сохранили ясность.

“Теперь почти не встретишь таких глаз”, - подумал Жигалин. Ему мучительно захотелось выпить, и он вспомнил, что видел в шкафу в зале заседаний бутылку водки.

- Сначала сделаем дело, потом выпьем, - пробормотал полковник.

Он спустился на пару этажей по темной лестнице. В здании царили хаос и паника. Военных насчитывалось человек тридцать-сорок. Их удалось собрать далеко не сразу. Жигалин сообщил, что премьер-министр застрелился, убедился, что они готовы подчиняться его командам, и отдал приказ стрелять по толпе, благо оружия имелось в избытке. Согласились далеко не все, кое-кто проявил неповиновение.

- Дело ваше, - пожал плечами Жигалин. - Трибунала не будет. Но лично я буду защищать здание до последнего. Что нам еще остается?

Он первым взялся за автомат, выбил окно и принялся палить по безмолвной толпе.

К нему присоединились другие.

В ответ не прозвучало ни единого выстрела. Людей даже не удалось разогнать. Они просто вскрикивали едва слышно и падали под пулями. Настоящее кровавое побоище. Без всякой цели и смысла…

Гоба видно не было. Как только началась стрельба, он в очередной раз исчез.

Взамен убитых осаждающих подходили новые, шли плотными рядами по бездыханным телам, оскальзывались на лужах темной крови. Одного из них Жигалин с содроганием узнал. Калач. Мгновение, и точным выстрелом бывшему бойцу снесло полголовы.

Через пару часов здание конгресса оказалось завалено трупами. У некоторых особенно впечатлительных началась истерика.

- Не останавливаться! - орал Жигалин. - Огонь! Огонь! Огонь!

Стреляли из ружей, пулеметов, пистолетов и гранатометов до поздней ночи, пока не израсходовали все боеприпасы. Метали гранаты - осколочные и со слезоточивым газом.

Кольцо осаждающих оставалось таким же плотным, как и днем.

После полуночи выстрелы стихли. Над площадью повисла оглушительная тишина. Все фонари были разбиты. В свете Луны виднелись почти неподвижные силуэты людей, стоящих на мертвецах.

Жигалин чувствовал себя убийцей. Походкой смертельно усталого человека он поднялся в зал заседаний, достал из шкафа бутылку водки, налил стакан до краев и опрокинул в себя.

“Камской прав, - думал он. - Гобы уже победили. Контрабандист? Как бы не так. Диверсант вражеской армии. Только взорвал он не штаб противника, а все человечество. Что мешает этому существу перенестись в здание конгресса, перебить всех защитников цивилизации? Но зачем ему это? Нет. Он никого не убивает, но действует хладнокровно и методично, не проявляя при этом и тени агрессии. Напротив, он делает вид, что олицетворяет добро и любовь. Любовь и сострадание - вот что отнимает у человека жизнь, само право на существование”.

Жигалин ужаснулся. В этих измышлениях было нечто извращенное. После второго стакана родилась крамольная мысль: “Может, этот гоб - не такое уж и зло? Может быть, зло - это я?” Рано или поздно придется открыть дверь. И принять любовь и сострадание такими, какие они есть. “Мы и есть зло, - понял Жигалин, - человечество. Каждый из нас. И все мы в целом”.

На полу он заметил лежащие россыпью лиловые таблетки. Ничего удивительного. Бутанадиол был повсюду. Жигалин подобрал одну и, думая о любимой жене, которой давно уже нет рядом, положил бутанадиол на язык.

“Самоубийство можно совершить разными способами, - пронеслось в голове, - некоторые предпочитают убивать себя медленно”.

Кречмар передавал сигнал: “Любовь пришла к людям.