Рыцарский долг   ::   Трубников Александр

Почти все внутреннее пространство обширной террасы, выходящей на укрытый за глухим каменным забором внутренний двор, было уставлено кадками, в которых вперемешку росли пальмы и пышные розовые кусты. В центре террасы находился римский прямоугольный бассейн с выложенной на дне мозаикой. Рисунок, составленный из ярких кусочков цветной керамики, представлял собой поясное изображение святого Петра. Вода в бассейне стояла недвижно, так что казалось, что мозаика лежит на самой поверхности.

Почти у самого края бассейна стояло высокое готическое кресло из черного дерева. В кресле сидел, тяжело опершись локтями на широкие резные ручки, человек, облаченный в свободную ризу из тяжелой кроваво-красной парчи. Старческие пигментные пятна, щедро рассыпанные по коже, мелко трясущиеся руки, склоненная набок и непроизвольно покачивающаяся голова, которую ее обладатель, не имея сил удерживать, то и дело опускал на плечо, создавали впечатление, что сидящая в кресле мумия вряд ли способна не то что принимать осмысленные решения, но даже издавать членораздельные звуки. Однако тот, кто так думал, делал огромную ошибку. Могущественный понтифик, несмотря на старческую немощь, имел несокрушимую волю, острый ум и огромный опыт. Он повелевал всем христианским миром, управляя церковью железной рукой и ввергая в трепет властителей и монархов.

Откуда-то из глубины террасы, из-за кадок с розовыми кустами, появился человек в простой темно-красной сутане тонкого флорентийского сукна и красной кардинальской шапочке. В свои шестьдесят лет старый соратник Григория, кардинал-епископ Санто Сабино, легат в Ломбардии и Тоскане, выглядел на фоне папы не таким уж и старым человеком.

– Что скажешь, брат Гоффредо? – с трудом повернувшись в его сторону, спросил Григорий. Его низкий, с хрипотцой голос звучал чисто и властно.

– Скверные новости, брат Уголино, – ответил тот. – Только что прибыл гонец из Отранто и привез послание из Акры. Император Фридрих, невзирая на отлучение, все же прибыл в святую землю. Едва высадившись на берег, он сразу же бросил все силы на постройку крепости в Яффе, намереваясь, по завершении работ, начать крестоносную войну и освободить Иерусалим.

– Значит, несмотря ни на что, этот еретик намеревается отобрать у мусульман Святой Град? – Взгляд папы стал жестким и колючим, а его пальцы, словно когтистые лапы коршуна, вцепились в подлокотники кресла. – А как же его переговоры с каирским султаном?

– По донесениям наших осведомителей, переговоры идут полным ходом. Однако Фридрих и его маршалы здраво рассудили, что, если они будут располагать мощной цитаделью с защищенным морским портом, расположенной всего в двух-трех дневных переходах от Иерусалима, то договориться с аль-Камилом будет намного проще.

– Vis passim para bellum, – пробормотал папа. – Хочешь мира – готовь войну. Как военачальник и стратег, этот сицилийский выкормыш всегда принимает безупречные решения. Но все его начинания обречены, потому что язва мирских, греховных знаний бельмами разъедает его душу. Он не понимает, что с последователями пророка Магомета нельзя ни о чем договариваться, а нужно вести беспощадную войну. У нас же ни по эту, ни по ту сторону моря давно уже нет и, увы, скорее всего больше не будет армий, способных не то что сокрушить ислам, но даже восстановить Иерусалимское королевство в тех границах, что оно занимало до войны с Саладином…

– Ты прав, брат Уголино, – кивнул кардинал-епископ. – У христианского мира нет сил, чтобы одолеть ислам. Поэтому выход у нас лишь один.