Мясная муха   ::   Корнуэлл Патриция

Джей изучает наготу пленницы, ее бледная кожа поблескивает от крема против насекомых — его скромная человеческая услуга, оказанная из нелюбви к маленьким красным точкам, последствиям комариных укусов. Вокруг нее роятся комары, но ни один не садится. Он поднимается со стула и дает ей глоток воды. Как женщина она его совсем не интересует. Вот уже три дня, как он привез ее сюда. Он хотел уединения, хотел говорить с ней и любоваться ее наготой, надеясь, что ее тело станет телом Кей Скарпетты. И сейчас он вне себя, потому что это не Скарпетта, потому что Скарпетта не была бы вежливой, потому что Скарпетта не знает, что такое слабость. В глубине души он понимает, что совершает ошибку, потому что Скарпетта — волк, а он ловит только ягнят, и не может подобрать слово, то самое слово.

И он не сможет найти его с помощью этого ягненка, как не смог с теми, другими.

— Мне надоело. Я спрашиваю еще раз. У тебя есть последний шанс. Скажи мне, что это за слово.

Она сглатывает и пытается говорить, но язык прилипает к нёбу. Звук ее голоса напоминает ему испорченный механизм.

— Я не понимаю. Простите...

— На хрен вежливость, слышишь меня? Сколько раз повторять?!

Пульс яростно бьется на ее сонной артерии, глаза снова наполняются слезами.

— Назови мне слово. Скажи, что ты чувствуешь. Только не говори, что тебе страшно. Ты же, черт возьми, учительница. Словарный запас у тебя должен быть больше пяти слов.

— Я чувствую... чувствую смирение, — рыдает она.

— Что?

— Ты не отпустишь меня. Теперь я это знаю.



3

Тонкое остроумие Скарпетты напоминает Ник зарницу. Это не громкий треск и ослепительная вспышка обычной молнии, а тихое, умиротворенное сияние, которое, по словам матери Ник, означает, что тебя фотографирует Бог.

Он снимает все, что ты делаешь, Ник, ты должна вести себя хорошо, потому что в Судный День Он покажет эти снимки всем.

Ник не верила в эту чепуху со старших классов, но ее молчаливая спутница, как она привыкла думать о совести, наверное, никогда не перестанет предупреждать, что когда-нибудь ее грехи разоблачат ее. А Ник считала, что грехов у нее хватает.

— Следователь Робияр?

Ник вздрагивает от звука собственного имени. Голос Скарпетты возвращает ее в уютную полутемную комнату, где сидят полицейские.

— Скажите нам, что бы вы сделали, если бы в два часа ночи зазвонил телефон и вас, пропустившую пару стаканчиков накануне, вызвали на место преступления, где произошло серьезное убийство, — спрашивает Скарпетта. — Позвольте заметить, что никто из нас не хотел бы остаться в стороне, когда речь идет о действительно серьезном преступлении. Возможно, мы не хотим в этом сознаваться, но это так.

— Я не пью много, — отвечает Ник. Она слышит возгласы однокурсников и тотчас начинает жалеть о своих словах.

— Господи, где ты выросла, девочка, в воскресной школе?

— Я хотела сказать, что я правда не могу, у меня пятилетний сын.

Ник замолкает и чувствует, что сейчас расплачется. Как давно она его не видела!

За столом повисает неловкая пауза.

— Слушай, Ник, — говорит Моряк, — у тебя с собой его фото? Его зовут Бадди, — обращается он к Скарпетте. — Вы должны увидеть его. Потрясающий мелкий бандит верхом на пони...

У Ник нет ни малейшего желания показывать всем маленькую фотографию сына, почти стертую оттого, что она часто вытаскивает ее из бумажника и часами рассматривает. Лучше бы Моряк сменил тему или просто не заметил бы ее молчания.

— У кого из вас есть дети? — спрашивает Скарпетта.

Поднимается около десятка рук.

— Это одно из слабых мест нашей профессии, — замечает она. — Возможно, самое страшное в нашей работе — или в нашем призвании — то, что она делает с нашими близкими, как бы мы не старались их защитить.