Сегодня и ежедневно   ::   Козинец Людмила

Потом змей резко дернулся и спланировал в парк. И под окном грянула серенада.

Шеф замер. Потом солидно откашлялся, надел очки и двинулся к окну. На асфальте сидели трубадуры проспектов, они же менестрели подворотен. Две гитары, скрипка, сакс - кошачий концерт! Моя знакомая колли сидела рядом с трубадурами и страдальчески морщила нос. Наши бравые сотруднички висели на подоконниках.

В кабинете шефа пахло грозой и валерьянкой. Отпаивали меня. Иришка бегала по коридору и кричала:

- Их милиционер увел! За что, спрашивается!

Шеф испуганно отпустил меня домой. Мне это было просто необходимо. Реветь я люблю с комфортом.

К вечеру явился Владимир. На предмет выяснения отношений. Он смотрел в пол и бормотал:

- Ты не думай, я все понимаю... Но это ...несолидно. Иришка...

Я молчала: не люблю оправдываться. И сцен не люблю. Володя отбыл в растрепанных чувствах, и я поняла, что пришел мой черед выяснить отношения.

Я сложила из бумаги голубя, написала на плоскости крыла: "Надо поговорить" - и запустила с балкона стремительную птицу. Голубь спикировал в лужу, а за моей спиной раздался спокойный голос:

- Кофе бы, крутого и сладкого...

Он сидел на тахте с ногами, и глаза у него были рыжие от нахальства. Ну что мне оставалось делать? Я пошла готовить кофе. Сахару я ему не положила. Положила соли. Немножко.

Разговор не получился. Мой гость начисто игнорировал вопросы вроде: кто он такой, откуда взялся и зачем издевается над совершенно незнакомыми людьми. Зато в пять минут выяснил, что я не люблю Гофмана, а люблю Гоголя, что обожаю жареную рыбу и голубой цвет, что грибов собирать не умею, что хорошо танцую, но давно не было случая. И тогда он закричал:

- Надевай наряды! Самое голубое в мире платье!

И мы вышли в город. На улице Горького падали каштаны. Я шла об руку с дерзким красивым мальчишкой и думала, что он притворяется. Совсем ему не восемнадцать - все восемьсот: самоуверен и спокоен. И глаза что-то мудрые. И хулиганит не от избытка здоровья, а с каким-то смыслом. И что-то я такое о нем слышала или читала. Вот только не вспомнить что. А он прижал мой локоть и шепнул:

- Смотри...

И я увидела.

На ярко иллюминированной площади был бал. Негромкий ситцевый балок. Южный белофрачный оркестр играл меланхолическое танго. Это было так неожиданно и хорошо, что я растерялась.

- Что это?

- Это ежегодный осенний бал текстильного комбината.

Мимо плыли, следуя причудам мелодии, юные текстильщицы в умопомрачительных сатинах. Ах, мне бы такое летучее, текучее платье и вот такие туфли, похожие на гоночную яхту! И я тоже хочу танго!

Оркестр закончил мелодию изящным росчерком и без перерыва задвинул что-то из раннего Пресли. Ситцевый бал слегка окаменел. А в сияющем ртутными лампами кругу оказались я и мой спутник. Я потеряла всякое представление о времени и пространстве. Как хорошо, что у меня сильные ноги, как хорошо, что у меня поставленное дыхание. Как хорошо!.. Танец кончился. Народ смотрел на меня слегка ошеломленно. Сильна старушка! И я сбежала под старый каштан, который немедленно выдал мне в награду хрупкий охристый лист и сияющий гладкий орех. На гранитном парапете, защищающем дерево от бурной городской жизни, стоял высокий тонкий стакан. В стакане плавала звезда. Она была зеленая и пахла мятой. Я выпила колючий напиток, отчетливо сознавая, что настоен он на приворотных травах и моей погибели.

Меня осенила тень старого дерева. Она легла на плечи ржаво-розовым атласным плащом, лунным бликом сверкнула на вороте рубашки, зашумела плюмажем на шляпе. Как гладкокожий каштан, закруглился в руке эфес шпаги.

Я кинула за плечо край плаща, чуть стукнула каблуком, чтобы услышать звон шпор. Я растворилась во мраке. Я ждала.

И тень каштана, как занавес, пала.