Секрет мудрости   ::   Брэдбери Рэй Дуглас

Постучал и… и никакой девчонки тут не видать… вот провалиться мне, вы ее, верно, запихнули в чулан, а?

– Никакой девчонки тут нет, дедушка, – Том обвел руками комнату.

– Но… – Дед оглядел натертый пол, чистенькие коврики, яркие цветы, зоркие портреты на стенах.

– Вы что ж, у нее временные жильцы?

– Жильцы?

– Я что говорю, у этой комнаты такой вид, сразу чувствуешь, тут не без женщины. Прямо как на рекламе туристских пароходов, я на такие в витринах полжизни любовался.

– Ну мы… – начал Фрэнк.

– Дело вот в чем, дедушка, – сказал Том и откашлялся. – Мы сами тут все устроили. Отделали заново.

– Отделали заново? – Старик даже рот раскрыл от изумления. Круглыми глазами опять оглядел комнату. – Это вы вдвоем такое сотворили? Боже милостивый! Он потрогал синюю с белым керамическую пепельницу, погладил коврик, яркий, точно какаду.

– Кто же из вас что делал? – спросил он вдруг и пытливо посмотрел на них обоих. Том покраснел.

– Понимаешь ли, мы…

– Нет-нет, молчи! – крикнул старик и поднял руку. Что ж это я, только ввалился и сразу давай вынюхивать, как безмозглый пес, а лисы никакой нету. Спроси лучше, куда я сам собрался, и что затеял, а? И кстати сказать, не пахнет ли в вашей картинной галерее еще одним Зверем?

– Такой Зверь найдется! – отозвался Том.

Он снял с деда плотное пальто, достал три стакана и бутылку ирландского виски – старик коснулся ее осторожно и нежно, как новорожденного младенца.

– Вот так-то лучше, – сказал он. – За что пьем?

– Как за что? За тебя, дедушка!

– Нет, нет. – Старик задумчиво посмотрел на Тома, потом на его друга. – Бог ты мой, – вздохнул он.

– До чего ж вы оба молодые, прямо сердце разрывается, на вас глядя. Даваите-ка выпьем за здоровые сердца, за румяные щеки, за то, что вся жизнь впереди и где-то там счастье только и ждет – приходи и бери. Верно я говорю?

– Верно! – дружно отозвались Том и Фрэнк и выпили.

И пока пили, все трое весело, а может, и опасливо присматривались друг к другу. И молодые увидели: в румяном оживленном лице старика, хоть на нем немало морщин, хоть не мало следов оставила на нем суровая жизнь, проглядывает сквозь годы отраженное лицо Тома. Особенно ясно в голубых стариковских глазах светится тот же острый живой ум, что и в глазах портрета на стене, – глаза эти останутся молоды, пока не закроются веки под тяжестью смертных монет. И в уголках стариковских губ прячется та же улыбка, что поминутно вспыхивает на лице Тома, и руки старика так же на диво быстры, как руки Тома. Так эти двое пили, наклонялись друг к Другу, улыбались и снова пили, каждый отражался в другом как в зеркале, каждый – в восторге от того, что старый старик и зеленый юнец с одинаковыми глазами и руками, с одной и той же кровью встретились в эту дождливую ночь.

– Эх, Том, Том, на тебя любо поглядеть, – сказал дед. – Тошно было без тебя в Дублине эти четыре года. Но, черт возьми, я помираю. Нет, не спрашивай, отчего да почему. Это открыл доктор, чтоб ему пусто было, и стукнул меня такой вот новостью по башке. Я и порешил, чем родне раскошеливаться на дорогу, чтоб попрощаться со старой клячей, съезжу-ка я сам, у всех побываю, всем пожму руки да выпью с ними на прощанье. Ну и вот, нынче я здесь, а завтра покачу за Лондон, повидаю Люси, а послезавтра в Глазго, повидаю Дика. Только на денек, ни у кого больше не задерживаюсь, не хочу быть людям обузой. И незачем на меня глаза таращить. Жалеть меня нечего. Мне уже восемьдесят стукнуло, пора устраивать поминки, честь по чести, у меня на это и деньги отложены, так что помалкивай. Вот езжу ко всем, хочу своими глазами увидать, что все веселы и здоровехоньки, тогда, может, помру с легким сердцем. Я…

– Дедушка! – вдруг закричал Том и схватил старика за руки, потом обнял за плечи.

– Ну-ну, спасибо, малыш, – сказал старик, встретив взгляд юноши, затуманенный слезами. – Все по глазам вижу, и хватит.