Сияние каменного цветка   ::   Аренев Владимир

Как быстро летят годы! Еще пять лет назад Ом-Канл и Ир-Мэнь без надежды глядели в будущее, ибо уже отчаялись зачать ребенка! И вот теперь…

— Не так быстро, — лениво заметил бредущий сзади Лэ-Тонд. — Следи за дыханием. Сбиваешься с ритма.

Ом-Канл почувствовал, как уши его начинают нагреваться, превращаясь в два маленьких солнца. Первое, чему учат каждого ятру — правильное дыхание. Тем более это важно для охотника, ведь тот должен уметь владеть своим телом, а сие достигается, безусловно, в первую очередь благодаря контролю над дыханием. Сопящий в засаде добытчик прождет до скончания веков, а звери будут обходить его десятой дорогой.

Замедлив шаг, Ом-Канл постарался наполнить свое сердце покоем.

Но покой разбился на волны озерной ряби, едва охотники вошли в селение. Ибо первые же взгляды, брошенные на Ом-Канла барахтавшимися в пыли ребятишками, оказались преисполнены беды, беды уже случившейся.

Передав мархура женщинам, добытчики отправились по своим шатрам. Не торопясь, словно этим можно было отвратить несчастье, сделав его несбывшимся, Ом-Канл вошел к себе (а дыхание — ровное и спокойное!).

Са лежал на шкурах, недвижный, похожий на обломок белого мрамора. Рядом замерла, обхватив себя за плечи, Ир-Мэнь.

— Что?

Она молчит, ее глаза — два бездонных провала; упадешь в такие — будешь лететь вечность, так и состаришься, и умрешь — не достигнув дна.

Потом Ир-Мэнь оживает, и из-за губ, похожих сейчас на два серых валика, доносится: «Каменная гадюка».

И впору Ом-Канлу садиться рядом с женой, превращаться еще в одну статую. Ибо живет каменная гадюка не среди камней, а в ветвях тех кустарников, что, как правило, растут у источников. Именуется же каменной, поскольку после ее укуса тело окаменевает; не сразу — постепенно, день за днем. Вначале онемеет место вокруг ранки, потом — дальше и дальше…

Говорят, тем везет, кого каменная гадюка кусает в голову.

Малыша Са укусила в ногу.

— Нет! — кричит Ом-Канл. Ему плевать, что сбилось дыхание и сердце стучит неоправданно сбивчиво; они с Ир-Мэнь слишком долго ждали Са, чтобы теперь так легко сдаться!

— Я пойду на ту сторону Крина, к ведарке…

Жена останавливает его едва заметным покачиванием головы:

— Без толку. Ты же сам знаешь, она не принимает мужчин. Да и никто никогда не мог вылечить от укуса каменной гадюки.

Конечно же, Ом-Канл знает! Но он не может сидеть, упорядочивая дыхание и наблюдая, как умирает его единственный сын!

Но что делать-то?! Идти к любому из лекарей нет смысла, ибо ни один не поможет, просто не способен помочь.

— Как это случилось? — голос Лэ-Тонда, только что вошедшего в шатер, заставил Ом-Канла вздрогнуть.

Зачем наставник спрашивает? Не все ли равно, как?

Ир-Мэнь все же заговорила.

Сегодня ей потребовалось сходить к источнику за водой, а малыш Са увязался за мамой. И вот когда Ир-Мэнь набирала воду, ребенок ушел к кустарнику, росшему неподалеку.

…Он не кричал, но женщина внезапно почувствовала нечто — и обернулась. Са тихонько опускался на землю, широко распахнутыми глазенками глядя на гибкую ленту коричневого цвета. Ир-Мэнь догадалась, что это была каменная гадюка, намного позднее — а тогда лишь бросилась к ребенку, понимая, что не успеет добежать, подхватить… — уберечь и подавно!

На крик прибежали соседки, помогли донести потерявшего сознание Са в шатер. Позванный к больному ведун только развел руками, признаваясь в собственной беспомощности…

Лэ-Тонд выслушал историю молча. Кажется, его совсем не интересовало рассказанное Ир-Мэнь, хотя именно он просил ее об этом.

Когда женщина замолчала, по-детски, с надеждой глядя на пожилого охотника, Лэ-Тонд повернулся к Ом-Канлу:

— Что собираешься делать?

Тот осторожно пожал плечами: что тут поделаешь? Но ведь зачем-то же наставник спрашивает об этом!

— Вспомни об отшельнике, — сказал тогда Лэ-Тонд. — Может, он не спасет ребенка. Но может — спасет.

* * *



«Вспомнил тогда Ом-К�