Скоморох   ::   Железнов Свенельд

Старшему сыну, Владимиру, выпала честь княжить в Новгороде, самом крупном после Киева граде, которому его отец был обязан своим престолом. В смутные времена именно новгородцы крепче всех поддерживали Ярослава, добыв ему ряд побед над родными братьями. Изяслав, следующий сын по старшинству, правил Туровской землей, страной плодородной и богатой. Святославу Ярославичу достался Чернигов, город, в котором долгое время правил самый суровый соперник великого князя. Мстислав Владимирович, младший брат Ярослава, одержал над великим князем крупную победу и заставил поделить Русь надвое. К счастью Ярослава, Мстислав вскоре умер, не оставив наследников. Вот тут-то его волости и перешли великому князю. Младшие дети — Всеволод, Вячеслав и Игорь — еще юные и неумелые, сидели в своих уделах под бдительным оком опытных наставников. Первый — в Переяславле, второй — в Смоленске, третий — во Владимире Волынском. В других городах, больших и малых, великий князь утвердил посадников, доверенных людей из дружины и ближнего боярства.

В Ладоге, граде в двенадцати верстах вверх по течению от устья Волхова, тридцать лет назад посадил великий князь родича своего, шведа Регнвальда Ульвссона. Был он дядей по матери великой княгине Ирине, в девичестве Ингигерд, дочери шведского короля Олафа. В свое время Регнвальд немало способствовал брачным делам племянниц, сначала пытаясь выдать за Олафа Толстого, короля норвежского, старшую дочь короля, потом хотел проделать это с Астрид, ее младшей сестрой. Больше всего не желал подобного брака их отец, шведский король, а потому, когда затея с Астрид удалась и она разделила ложе с норвежским правителем, Регнвальд был объявлен вне закона. Ингигерд спасла своего дядю от бедственного существования изгнанника. В качестве свадебного дара она потребовала Ладогу и, получив волость, передала ее под власть Регнвальда.

У Регнвальда было двое сыновей — Ульв и Эйлив. После смерти отца Ладожская волость перешла младшему. Про старшего говорили разное, мол, заблудился в лесах, сгинул в походе на чухонцев, да и всякое другое. Но никого по большому счету его судьба не интересовала. Ибо народу было все равно, как зовут ярла — Улеб или Элиб, главное, чтоб закон блюл и от голяди защищал. Правду сказать, Эйлив добро справлял свой долг посадника. Подати отправлял в столицу исправно, с чудью договора установил, народ притеснял в меру. Ни бунтов, ни замятней не допускал, а если кого и обижал, то умело пресекал всякие помыслы о мести. Ладога при Эйливе расцвела. И раньше она была немаленьким городцом — все-таки некогда столица Гардарики, как называли волховские земли норманны, — а теперь стала еще больше. Крепостная осыпь выросла с трех человеческих ростов до четырех, взамен обветшалых, выстроенных еще при великом князе Владимире стен появились новые. Эйлив выселил простолюдинов из центра града, внутри детинца оставил только дружину и местную знать.

* * *



Попасть за городские ворота у скоморохов вышло просто. Кроме нищих бродяг, приютившихся под стенами прямо на снегу, там никого не было. А вот при входе в детинец их остановили еще на перекидном мосту через ров. Трое дородных молодцев в кольчугах, одетых под толстые войлочные трейи по северному обычаю, и железных шишаках с наносьем заслонили путь.

— А ну, стой! Почто идете? — спросил один из сторожей.

— Мы скоморохи. К великому боярину — воеводе. Свои скромные… ик… уменья показать, — Радим был во власти хмеля, ибо спор с Богданом, кто лучше разбирается в вине, продолжался уже не первый день.

— А звал ли он вас?

— Скоморохов… ик… всегда зовут к праздникам, — выговорил Радим и широко улыбнулся.

Ратник поморщился: от скомороха несло кислятиной.

— К Масленице… — уточнил Богдан, покачиваясь.