Слово предоставляется товарищу Чурыгину   ::   Замятин Евгений Иванович

И вот, как говорится, картина жизни с полета: тут, например, фабрика вертится в полном дыму, и где-нибудь на африканской границе невозможные скалы гор, и происходит ужасное сражение, а мы в своем лесу ничего не видим, бабы без мужиков как телухи ревут, и притом мороз.

В течение времени бондарева сноха от мужа Егора получила с фронта письмо, что-де произведен в герои первой степени с Георгием и в скорости жди меня обратно. Тут баба, конечно, обрадовалась и надела чистые чулки. Перед вечером на Николу вышли мы с папашей - глядь, катит на розвальнях Егорка бондарев, рукой машет и какие-то слова говорит, а какие - не слыхать, только пар из роту клубками в виду холодного мороза.

Я, конечно, очень волнуюсь поглядеть героя, но папаша мне говорит: "Надо повзгодить, покуда он там с своей бабой произведет смычку". И только он это сказал - егорова баба к нам сама ввалилась. Глаза белые, страшные, руки трясутся, и говорит темным голосом: "Помогите мне, ради Христа, с Егором управиться". Ну, думаем, должно быть, исколотил, - надо вступиться за женское существо. Сполоснули руки, пошли.

Входим, глядим - самовар кипит, на лавке постель изделана, все даже очень подобно, и сам Егор у сундука тихо стоит. Да только как стоит: к сундуку прислонен в роде какой куль овса, и голова у него - наровнях с сундуком, а ног ни звания не осталось, под самый под живот срезаны.

Обомлели мы - стоим безо всяких последствий. Спустя Егор засмеялся нехорошо - так что у меня даже зубы заныли - и говорит нам: "Что? Хорош герой первой степени? Нагляделись? Ну, так теперь на бабу меня кладите при вашей помощи". И, значит, легла его баба на постель, а мы Егора с полу подняли и уложили следующим образом. После чего ушли, я дверь захлопнул и палец себе вот этот вот прищемил, но даже никакой примерной боли не чую: иду - и все в глазах воображение Егора у сундука.

Вечером в егоровой избе, конечно, собрался народ в целом виде. Егор - под иконами на лавке, к стенке прислонен ли стоит, ли сидит - уж как это по-вашему пишется, не знаю. И которые собравшись - все на него ужахаются и молчат, и он молчит, курит, а я возле печки, и даже слышу, как прусаки вылезли и по пристенку шуршат.

Тут, на счастье, пришел бондарь, который отец, и вынимает спиртной предмет из кармана. Егор, конечно, выпил стаканчик, и только это налил другой, как чей-то мальчонка с улицы вкатился и кричит с удовольствием: "Барин! Барин!" Глядим - правильный факт: барин Тарантаев в дверях. Бритый весь, и дух от него очень роскошный - видать, пищу легкую принимает. Кивнул нам эдак - и прямо к Егору: "Ну, говорит, Егор, поздравляю, поздравляю". А Егор лицо ухмыльнул на один бок неприятно и произнес: "А позволю себе: с чем вы меня поздравляете?" Барин ему ответственно говорит: "В виду, что ты есть гордость и герой, приявший за отечество". А сам дерюжку приподнял, какою были закрыты у Егора нижние места, и нагнулся носом, глядит.

Тут Егор перекосоурился, зубами заскрипел - да как по шее его дряпнет, да еще раз! Барин Тарантаев в пыху волнения ткнул Егора, который на бок, как куль, а подняться не может, с криком: "Бей его! Бей!" Я в составе других подскочил к барину, сердце у меня, как заячий хвост, трясется, и вот ничего мне не надо - только в глотку ему вцепиться, то есть вкратце классовая борьба. Барин Тарантаев, красный, рот разинул сказать, но об наши ненавистные глаза обстрекнулся, как в роде об крапиву - и бегом в дверь.

Под напором этой победы мужики затихли и Егору говорят, что ты, действительно, герой первой степени. Егор, конечно, выпил еще стаканчик и постепенно произнес речь, что какой же он герой, когда он на фронте в яму присел для своей грубой надобности, а тут его сверху по ногам и шмякнуло. "Но мы, говорит, в скорости прикончим весь этот обман народного зрения под видом войны. Потому, говорит, нам беспрекословно известно, что теперь надо всеми министрами состоит при царе свой мужик под именем Григорий Ефимыч, и он им всем кузькину мать покажет".