Смерть и дева   ::   Брэдбери Рэй Дуглас

Хотя да… Я боялась.

– Боялась?

– Чудно. Поначалу жизни боялась, потом – смерти. Всегда чего-то боялась. Но ты скажи мне! Всю правду скажи! А как мои двадцать четыре часа выйдут… ну, после прогулки у озера, после того, как вернемся на поезде и пройдем через лес к моему дому, ты захочешь…

Не торопил он ее, своей речью не перебивал.

– …спать со мной? – прошептала она.

– Да, десять тысяч миллионов лет, – сказал он.

– О, – чуть слышно сказала она. – Так долго.

Он кивнул.

– Долго, – повторила она. – Что это за уговор, молодой человек? Ты даешь мне двадцать четыре часа юности, а я даю тебе десять тысяч миллионов лет времечка моего драгоценного.

– Не забывай и о моем времени, – сказал он. – Я не покину тебя никогда.

– Ты будешь лежать со мной?

– А как же!

– Эх, юноша, юноша. Что-то мне голос твой больно знаком.

– Погляди на меня.

И увидел юноша, как из замочной скважины выдернули затычку и на него уставился глаз. И улыбнулся юноша подсолнухам в поле и их господину в небе.

– Я слепая, я почти ничего не вижу, – заплакала Старушка. – Но неужели там стоит Уилли Уинчестер?

Он ничего не сказал.

– Но, Уилли, тебе с виду двадцать один год всего, прошло семьдесят лет, а ты совсем не изменился!

Поставил он пузырек перед дверью, а сам стал поодаль в бурьяне.

– Можешь… – Она запнулась. – Можешь ли ты сделать и меня с виду такой молодой?

Он кивнул.

– О, Уилли, Уилли, неужели это и в самом деле ты?

Она ждала, глядя, как он стоит, беспечный, счастливый, молодой, и солнце блестит на его волосах и щеках.

Прошла минута.

– Так что же? – сказал он.

– Погоди! – крикнула она. – Дай подумать!

И он почувствовал, что там, в доме, она торопливо просеивает сквозь память все былое, как песок сквозь ситечко мелкое, но только вспомнить нечего – все пылью да пеплом оборачивается. Чуял он, горят ее виски – попусту шарит она в памяти, нет ни камешка ни в ситечке, ни в просеянном песке.

«Пустыня без конца, без краю, – подумал он, – и ни одного оазиса».

И когда он это подумал, она вздрогнула.

– Странно, – пробормотала она наконец. – Сейчас вдруг мне почудилось, будто отдать десять тысяч миллионов лет за двадцать четыре часа, за один день – дело доброе, правильное и верное.

– Да, Кларинда, – сказал он. – Вернее быть не может.

Загремели засовы, защелкали замки, и дверь с треском распахнулась. Показалась на миг рука, схватила пузырек и скрылась.

Прошла минута.

Потом пулеметной очередью простучали по комнатам шаги. Хлопнула дверь черного хода. Широко распахнулись окна наверху, ставни рухнули в траву. Вот и до нижних окон старуха добралась. Ставни разлетались в щепки. Из окон валила пыль.

И наконец в широко раскрытую парадную дверь вылетел пустой пузырек и вдребезги разбился о камень.

И вот уже на веранде сама она, быстрая, как птица. Солнце обрушило на нее лучи. Будто на сцене стояла она, будто из-за темных кулис выпорхнула. Потом сбежала по ступенькам и схватила его за руки.

Мальчуган, проходивший по дороге, остановился и уставился на нее, а потом попятился и так пятился, не спуская с нее широко раскрытых глаз, пока не скрылся из виду.

– Почему он так смотрел на меня? – сказала она. – Хороша я?

– Очень хороша.

– Хочу посмотреться в зеркало!

– Нет, нет, не надо.

– А в городе я всем понравлюсь? Может, мне это только чудится? Может, ты меня разыгрываешь?

– Ты – сама красота.

– Значит, я хороша. Я сама это знаю. А сегодня вечером все будут со мной танцевать? Будут мужчины наперебой приглашать меня?

– Все как один.