Старая фея   ::   Губин Валерий Дмитриевич

Вспоминалось только обычное и вполне заурядное: работа, друзья, долги, дни рождения родственников. "Пошутила, наверное, бабуля", - подумал я, и тут в голове всплыла необычная фамилия Кильдиш. - "Какой еще Кильдиш? Ах, да! Ведь это мой одноклассник Миша Кильдиш, хромой бледный мальчик, хвастун и отличник".

Всего три первых года я учился с этим классом. Потом мы поменяли квартиру, переехали в другой район, и школу тоже пришлось поменять. Я думал, что забыл начисто тех своих товарищей, ведь прошло столько лет, а тут вот вдруг вспомнил Мишу Кильдиша. Не особенно напрягаясь, я вспомнил Толю Озолина, Люду Шабаршину и чуть позже поименно всех тридцать пять человек, даже лица вспомнились. Давно забытые, совсем стертые временем детские лица.

Полежав некоторое время в полной тишине, я услышал песенку - пел то ли Бунчиков, то ли Нечаев: "А парень с милой девушкой на лавочке прощается". Я пытался прервать песню, но ничего не получалось. Назойливый мотивчик крутился в голове, не умолкая, и пришлось дослушать до конца.

"Если такая ерунда будет часто оживать во мне, это сильно осложнит жизнь. Однако, где же то, особо важное, на что намекала старуха?" Ничего больше не вспомнив, я уснул и проснулся словно от толчка, когда за окном уже серело, и в доме напротив одно за другим зажигались окна. Я сразу вспомнил все - волшебницу, расторможенную память, одноклассников, - но что-то еще цеплялось, задевая какие-то невидимые, легко рвущиеся связи, и никак не могло выплыть в сознание. Оно словно стучалось в закрытую дверь и обшаривало все щели в поисках выхода. А я пытался сорвать эти двери, освободить мою память, выпустить ее. Наконец мне это удалось.

Я увидел сосны на дюнах, оранжевые, освещенные заходящим солнцем, высоченные корабельные сосны. Увидел землю, покрытую толстым ковром осыпавшихся иголок. Услышал море, шумящее за дюнами. Вроде бы ничего особенного в этой картине не было - кусок леса у моря, но она поражала своей загадочностью, своей значительностью и непонятностью, словно я не глазами со стороны смотрю, а чувствую ее обнаженными нервами, словно сама природа обращается ко мне через эти сосны и необычный вечерний свет.

"Это не мое! Я этого никогда не видел!" Но картина стояла перед глазами, не исчезая, не размываясь, я даже заметил, как чуть-чуть покачиваются оранжевые стволы под порывом ветра.

"Конечно же, я видел это, точно видел! Лет в 10 или 12, тогда, я помню, вот так вдруг и увидел без всякого повода, и увиденное испугало, потрясло меня. Придя домой, я неожиданно заплакал и никак не мог объяснить встревоженным родным, почему плачу. И тогда же я почувствовал, как темная неведомая сила вдруг шевельнулась во мне и, словно отзываясь на увиденное, обдала меня изнутри жаром, перешедшим в озноб. Видение это потом много лет возникало перед глазами, но я не придавал ему особого значения, и оно постепенно потускнело, начало забываться и наконец совсем исчезло, кануло в глубины подсознания..."

Я снова закрыл глаза и почувствовал на своем лице руки - руки матери, чуть влажные от страха, они нежно прикасались к моей коже и вздрагивали, они защищали меня от рвущегося ко мне ужаса - от пьяных воплей и грязной брани ворвавшегося среди ночи отчима. Мать, сидя на моей кровати, закрывала мне лицо от яркого света, и ее руки передавали мне ее отчаяние, ее любовь и надежду, что скоро все плохое кончится, что будет другая жизнь. Сколько тогда мне было лет, я не знаю, видимо, очень мало. С тех пор я никогда не вспоминал этого, наверное, старался не вспоминать, и забыл всю ту острую жалость и любовь, которая мне передалась в ту ночь.

Да, старая фея не обманула меня, но лучше бы я ее не встречал. Воспоминания подействовали угнетающе.