Стоячие камни   ::   Дворецкая Елизавета

Отец же говорил, что всегда будет рад тебе и твоей дружине, что для вас всегда найдется место в нашем доме, и здесь, и в Кремнистом Склоне. На осенний тинг мы обязательно поедем. И мы с тобой снова увидимся на Остром мысу.

— Осенний тинг… — с досадой начал Вильмунд. Несколько месяцев, оставшихся до этого события, представлялись ему вечностью.

Но Ингвильда вдруг прервала его, положив ладонь на его запястье:

— Хватит, Вильмунд сын Стюрмира, ты уже не маленький! — сказала она и строго взглянула на него.

Вкльмунд смотрел ей в глаза как зачарованный и почти не слышал, что она ему говорит: брови Ингвильды были густыми и очень темными, почти черными, ярко оттеняя голубые глаза. Стоящая возле черного камня, освещенная солнечным лучом девушка казалась волшебно-прекрасной и загадочной, как светлый альв, и Вильмунд любовался ею, едва вникая в смысл ее слов. Сильнее власти конунга и славы воина его влекла она, Ингвильда дочь Фрейвида, и ее любовь была желаннее самой богатой добычи.

— Ты родился конунгом, и тут уже ничего не переменишь, — продолжала она. — Лучшая участь для конунга в том, чтобы побеждать своих врагов, а лучшая смерть для него — на поле битвы. И я не смогу тобой гордиться, если ты будешь думать только о том, как бы избавиться от походов и посидеть подольше возле моей прялки.

Вильмунд со стыдом опустил голову.

— А если я… — торопливо заговорил он, стремясь оправдаться, — …если я сделаю все это, пойду в походы, одолею много врагов, возьму добычу, ты тогда…

Ингвильда взмахнула руками, пытаясь заставить его замолчать, но он схватил ее за оба запястья и поспешно продолжал:

— Когда я стану конунгом, ты будешь моей женой?

— Замолчи! — воскликнула Ингвильда. — Не смей об этом говорить! Ты еще ничего не сделал, чтобы говорить о женитьбе. У твоего отца могут быть совсем другие мысли на этот счет. И незачем зря сотрясать воздух такими словами.

Вильмунд опустил голову: ему хотелось бы услышать совсем другой ответ. Но Ингвильда не могла дать другого ответа. Она прекрасно знала о любви к ней отцовского воспитанника — такое сплошь и рядом случается — и была убеждена, что в первом же походе он забудет ее, как часто забывается первое чувство. И это, как она считала, к лучшему, потому что в ее сердце его любовь не находила никакого отклика. Вильмунд был добр и приветлив, но в нем не было той внутренней силы и достоинства, которыми должен был обладать ее будущий возлюбленный. А красота Вильмунда, его знатность, будущее положение конунга не имели для нее никакой цены — Ингвильда была горда, но вовсе не тщеславна. Поэтому она не поощряла его любовных излияний и старалась пресекать их. Она была привязана к сыну Стюрмира, который рос вместе с ней, но в ее глазах ему навсегда было суждено остаться ее младшим братом, и не более того. Однако его страдания тревожили ее, и ей хотелось, чтобы Вильмунд поскорее уехал.

В раздумье Ингвильда оглянулась на черное пятно старшего «смотрельного камня» и вдруг ахнула. Вильмунд тоже обернулся. У дальнего камня в воде покачивался дреки* с убранным парусом. Они и не заметили, как он появился из-за мыса. Забыв обо всем, Ингвильда и Вильмунд рассматривали лангскип*, явно приплывший издалека: в их округе такого не было. Большое судно как-то нелепо покачивалось возле берега, собираясь то ли пристать, то ли плыть дальше. Его весла вяло шевелились в воде, как лапы дремлющей утки.

— Что это? — Ингвильда бросила удивленный взгляд на Вильмунда. — Чей это корабль?

— Я его раньше не видел. — Вильмунд пожал плечами. — С юга идет.

— Они что там, заснули? Что они намерены делать?

— Не знаю…

Ингвильде вспомнились показавшиеся ей нелепыми слова Хёрдис о двух китах. В самом деле: корабль без признаков жизни чем-то напоминал полуживого кита, беспомощного даже в родной стихии.