Стол Рентгена   ::   Корабельников Олег

И когда тело его претерпело в корчах и муках метаморфозу, он ощутил всем своим деревянным ароматным и чистым телом, как обновление превратило его в то, чем он был всю свою жизнь, но только смутно догадывался об этом, - он стал письменным столом.

Так продолжалось с месяц. Каждый день он превращался в стол, стоял и ни о чем не думал. Глазами - замочными скважинами - он раскосо взирал на свою комнату, на все эти вещи, близкие и понятные. Он ощущал свою близость всему этому великолепию и жалел только об одном, что не может посмотреть на себя со стороны, пока не догадался придвинуть зеркало в черной раме, в котором и увидел себя в образе того самого стола, что не так давно уничтожил собственными руками.

Это принесло ему новые муки. Он старался хоть раз превратиться в стол работы мастера, но это не зависело от его воли. Выпитая водка неизменно делала свое дело, и несовершенное тело превращалось в несовершенный предмет. Наверное, в этом была своя закономерность.

Тогда реставратор попробовал бросить пить. Он слонялся по квартире, разговаривал с Давидом, заигрывал с фарфоровыми пастушками и страдал от головной боли. Он стал забывать свое имя, на телефонные звонки не отвечал, двери не открывал. Только по необходимости выходил из дома пополнить запасы консервов и водки. Водку он покупал ящиками, прятал ее в шкафу мореного дуба и ключ старался потерять. Но ключ всегда оказывался у него в кармане, а дверца шкафа сама собой распахивалась перед ним. Вещи сговорились. Они мстили ему за излишнюю любовь. Они смеялись над ним. Он бродил голый, немытый, обросший седыми свалявшимися волосами. Свое отражение в зеркале внушало ему отвращение, тогда он занавесил все зеркала черным бархатом, словно в доме был покойник. Но тело его отражалось в застекленных шкафах, преломлялось, и без того уродливое, в посуде и бронзе. Спасение было в одном - превратиться в стол.

Когда водка прекращала свое действие, он снова претерпевал метаморфозу. Деревянная плоть его размягчалась, вворачивалась внутрь, наполнялась соком и слизью. Он снова становился человеком.

Если он выпивал бутылку водки, то обратное превращение задерживалось на два дня. Больше пить он не мог, а способа продлить свое отречение от человечества не знал.

Он вспомнил о своем старом друге, коллекционере, таком же самоотреченном и неистовом, как он сам. За свою долгую дружбу они не раз перехватывали друг у друга хорошие вещи, постоянно обменивались, обманывали, обижались, ссорились и снова сходились. С высоты своего деревянного интеллекта реставратор увидел, как ничтожна страсть человека, и решил посмеяться над своим жалким другом. Он позвонил ему и сказал, что решил подарить тот самый стол работы Давида Рентгена. Друг не поверил в такую царскую щедрость, но реставратор убедил его, сославшись на то, что уже стар, болен и хочет, пока не поздно, раздарить лучшие вещи своим добрым друзьям - настоящим ценителям искусства. Далее он объяснил, что утром его дома не будет, так пусть его друг не затруднится взять ключ под ковриком, забрать стол и захлопнуть за собой дверь. Он верит своему старому другу и полагает, что тот лишнего не возьмет. Друг пообещал, клятвенно заверил в своей вечной признательности и хотел приехать тотчас же.

Наутро реставратор с трудом выпил бутылку водки и стал ждать, крепко упираясь в пол четырьмя негнущимися ногами. Друг приехал рано. Он привез с собой двух сыновей, втайне презиравших страсть отца; втроем они вытащили стол во двор, со всеми предосторожностями погрузили стол в машину и торжественно перевезли на свою квартиру. Они водрузили стол в освобожденный угол, и новый хозяин долго не мог отойти от него, поглаживая его, лаская, не веря своему счастью.

Стол еще ни разу не испытывал человеческого прикосновения. Оно показалось ему приятным.