Страна призраков   ::   Гибсон Уильям

 – Думаю, это придавало твоему деду некую силу, особую власть над остальными, с кем мы теперь благодаря ему оказались связаны. Они всегда подозревали о его вере. Не той трагической, клоунской, как у жителей Восточной Германии, а скорее замешенной на каком-то… простодушии.

Кухню наполнил запах поджаренного хлеба. Молоко дошло до кипения, и Хуана взбила пену при помощи маленького бамбукового веничка.

– Разумеется, такие вещи нельзя доказать. В ту пору все кому не лень заявляли о своей вере, по крайней мере – прилюдно.

– Почему ты сказала, что у него было меньше выбора?

– Глава большой семьи обременен обязанностями. А мы к тому времени стали не просто семьей. Мы уже стали тем, что имеем сегодня. Для деда интересы родни всегда были важнее желания получше устроиться в жизни. Будь он один – может, никуда и не полетел бы. Может даже, не умер бы до сих пор. Гибель сына, конечно, сильно повлияла на его решение переправить нас в Америку. Садись.

Она поставила на столик желтый поднос, белое блюдце с тостами и большую белую чашку cafe con leche [57] .

– А этот человек, он что, помогал деду перевезти нас сюда?

– В каком-то смысле.

– Как это понимать?

– Многовато вопросов.

Тито улыбнулся ей снизу вверх.

– Он из ЦРУ?

Хуана сердито нахмурилась из-под серого платка. Бледный кончик языка показался в уголке ее рта и тут же исчез.

– А твой дед был из ДГИ?

Тито задумчиво окунул кусочек тоста в кофе и прожевал его.

– Ну да.

– Правильно, – сказала тетка. – Был, конечно.

Она потерла морщинистые ладони друг о друга, словно хотела избавиться от следов какой-то грязи.

– А на кого он работал? Вспомни наших святых, Тито. Два лика. Непременно два.



15

Жулик

Инчмэйл был вечно лысеющим, вечно серьезным и всегда выглядел солидным мужчиной – даже в день их первой встречи, когда им с Холлис было по девятнадцать. Настоящим поклонникам «Кёфью» обычно либо нравился он, либо она, и крайне редко – оба сразу. Похоже, Бобби Чомбо относится к первым, размышляла бывшая певица, пока Альберто вез ее в «Мондриан». И это даже хорошо. Можно, не сознаваясь в авторстве, изложить свои самые удачные истории про Инчмэйла, потом перетасовать их, словно колоду карт, кое-что припрятать в рукаве, что-то выкинуть на стол, а кое-где и передернуть, лишь бы разговорить этого парня. Холлис никогда не спрашивала разрешения у самого Инчмэйла, но почему-то верила: он платит ей той же монетой.

И не беда, что Бобби тоже музыкант, пусть и не в самом привычном смысле: не играет на инструментах и не поет, зато создает демозаписи из тщательно отобранных и перемешанных фрагментов. Холлис такой порядок вещей устраивал, она лишь думала, подобно генералу Боске [58] , наблюдающему атаку легкой бригады, что это не война [59] . Инчмэйл понимал такие вещи и, кстати, успешно ими пользовался с тех самых пор, как появилась возможность цифровым способом извлекать гитарные партии из тесных скорлупок гаражного исполнения и видоизменять их, словно душевнобольной ювелир, вытягивающий столовые викторианские приборы и превращающий их во что-то насекомовидное, уже нефункционально хрупкое и опасное для нервов.

Пожалуй, страсть Бобби к «Мальборо» тоже играла ей на руку, хотя Холлис поймала себя на том, что невольно считает про себя сигареты и, поглядывая на пустеющую пачку, начинает волноваться, хватит ли ей самой. Она пыталась отвлечься, потягивала из найденной среди завалов на столе банки «Ред Булл» комнатной температуры, и вскоре глаза у нее полезли на лоб – толи от кофеина, то ли от другого знаменитого ингредиента под названием «таурин», якобы извлекаемого из бычьих яичек. Странно: как правило, быки смотрелись гораздо спокойнее, чем почувствовала себя журналистка. А может, это вообще были коровы? Она не слишком разбиралась в домашней скотине.