Странники   ::   Абрамов Сергей

- Мир в человецех и благоволение, и царь-батюшка сим миром мудро правит? - Ну, это ты, Игорек, слишком. Время для царя кончилось. - Это вы так считаете, а кое-кто из братьев, вами помянутых, иначе думает. Оттого и мечом бряцает. - У тебя родители кто? Инженер папаша, так?.. А думаешь не как инженеров сын, а как кухаркин. - Сами-то вы из каких будете, Павел Николаевич, не из кухаркиных ли? - Груб ты, юноша, но прав по сути... - Засмеялся, откинулся на землю, задрал горе бороденку. - Хорошо в небе-е... Игорь тоже лег на спину, сунул в рот травинку. Ему иной раз хотелось рассказать мудрому профессору о том, что завтра будет, что послезавтра, что потом. Поведать, какой из братьев прав, как говорится, исторически, а значит, и житейски - не сегодняшней правотой, сиюминутной, а истинной, которая неподвластна времени. Профессор не дурак, давно его Игорь раскусил, притворяется старик хитро, комедию ломает, нравится ему шутом себя ощущать, да и вправду с людьми у него разговор хорошо получается, верят ему люди, какие встречаются на их пути. И не исключено, поймет его профессор, да толку-то что? В песне, которую он, наверно, не знает, но которую поют уже и еще раньше пели, есть такие слова: "Вышли мы все из народа". Профессор для людей его круга, для университетской элиты - типичный выскочка, сын мужика-землемера, кухаркин ребенок, сам себя, подобно Мюнхгаузену, за волосы "в люди" вытащил. Ему ли не знать, кто прав? И разговор этот, как уже отмечалось, давно между ними ведется, Игорю до смерти надоел, а старик Леднев - как огурчик, как юный пионер: всегда готов покалякать, поискать истину в мутной воде слов. Короче, можно было бы объяснить старику на пальцах ту Историю, о которой он пока не ведает, нет пока которой. Можно, но не нужно. Не для того Игорь пришел в этот мир, в это время, в эту память... А для чего пришел?.. Звезды над головой висели неподвижно, и, если прищуриться, небо превращалось в тонко нарисованный театральный задник из какого-нибудь виденного в детстве спектакля - ну, скажем, из "Синей птицы". - В Москву бы скорей... - мечтательно протянул Игорь. - Далеко до первопрестольной. Тут верстах в пятидесяти городок есть, помню... - А Пеликан где, сказал, будет? - Бог ему судья. Кто что про Пеликана знает? - Жалко. - Никак соскучился? - Да нет, так просто... А ведь соскучился, а, Бородин? Соскучился по Пеликану, по тайне, что с ним рука об руку ходит, по улыбке его, по приговорке глупой: "Ехали бояре". Кто такой Пеликан? Что за прозвище дурацкое, птичье? И не просто птичье - Сорока или Орел, а экзотическое, броское. Леднев зовет его по-человечески: Григорий Львович. Но Пеликан вроде бы обижается, во всяко.м случае, делает вид, что обижен. Зови меня птичьим именем - и все! Вот нос у него, конечно, здоровущий может, оттого?.. Он появляется и исчезает как бог на душу положит: только-только возник, а через пару часов его и след простыл. Но идет параллельным курсом с Ледневым и Игорем, в те же края движется. Игорь спрашивал его, кто он такой и откуда. Смеется, отшучивается: "Пеликаны - птицы вольные, южные"... Странный человек. Да, хорошо, что вспомнил: - Павел Николаевич, а кто в Лежневке? - Не понял тебя. - Красные или белые? - А хоть зеленые - все люди. Ну уж так! У Игоря на этот счет другое мнение имелось. - А все-таки? - Не знаю, Игорек. Придем - посмотрим. - Не поздно ли будет? - Кого ты боишься? Красных? Белых? - Зеленых... - буркнул, не желая объяснять в тысячный раз, чтоб не возвращаться к утомительному старому спору. Старику только повод дай... Забавно; сколько они идут, а все как-то получается, что ни белых, ни красных в лицо, так сказать, не встречали. В какую деревню ни зайдут - пусто, никто постоем не стоит. Объясняют: были, вот-вот снялись. А кто был? Когда одни, говорят, когда другие. А какие лучше? Молчат, мнутся.