Наследник волхвов   ::   Зайцев Михаил

— Вещи там остались, — махнул рукой Сергач, не уточняя, где именно. — Можно в дом зайти или за воротами обождать?

— Проходите, в горнице подождете.

«Горницей» курносый называл помещение с лавками у стен, иконой Богородицы в «красном углу» и зашторенным окошком. В горницу Игнат попал, миновав сени — классические крестьянские сени с множеством всякой разной полезной утвари на самодельных полках, с ведром, полным колодезной воды, на табурете и с алюминиевой кружкой на сдвинутой ведерной крышке. Горница — проходная комната. Обитая дерматином пухлая дверь ведет в покои, точнее — в рабочий кабинет «русской Ванги». Дверь, не скупясь, обложили ватой и обили, надо думать, ради звукоизоляции — посторонние бытовые шумы ясновидению вряд ли способствуют. Особенно шум в горнице, выполняющей функции приемной.

Сгорбившись, елозя по лавке, с нетерпением ожидал приема смешливый малый лет около двадцати. Ожидающий носил на пальце золотой перстень-печатку, на шее золотую цепочку, на плечах кожаную куртку, на чреслах штаны в обтяжку, на стопах тупорылые сверкающие ботинки. Метко торгующая брагой старушка обозвала его «барчуком». Для барина годами не вышел — форменный барчук, и физиономия подходящая, ишь, лыбится, аж глаза заплыли, сплошные щеки вместо рожицы.

— За ним будете, — указал на веселого барчука провожатый. Игнат скромно присел на краешек лавки — колени вместе, руки на коленях, — спросил, потупившись:

— Я извиняюсь, а сколько стоит поговорить с бабкой... с Глафирой Ивановной?

— Она сама скажет, сколько. — Курносый Петр (или Павел?) шагнул к звуконепроницаемой двери.

— Я извиняюсь, а если у меня денег не хватит?

Барчук хохотнул, курносый взялся за дверную ручку, улыбнулся покровительственно:

— Боитесь переплатить? Не бойтесь, лишнего баба Глаша не возьмет.

— Лишних денег не бывает, — вздохнул Игнат, поправляя галстук.

Барчук прыснул в кулак, курносый нахмурился и произнес торжественно:

— Баба Глаша глянет на тебя и сразу узнает, сколько в твоих карманах денег. Лишнего, повторяю, не возьмет. На стакан браги, не бойся, останется.

Барчук заржал во все горло, курносый взглянул на него строго, потянул дверную ручку. Скрипнули петли, образовалась темная щель, но дверь, за которой царила мрачная чернота, курносый распорядитель так и не отворил — во дворе громко гавкнул пес.

«В нашем полку прибыло — загорелая матрона, что сошла с первого рейсового автобуса, подоспела», — догадался Сергач.

Курносый прикрыл дверь в святая святых и ушел встречать вновь прибывшую. А смешливый барчук повернулся к Игнату щекастой физией и вроде как бы попросил прощения за смешливость:

— На меня хохотунчик напал, хы-хы-ы, меня... когда волнительно... хо... всегда ржач забирает, хы-ы-ы-хы-ы...

— Когда волнуешься, ржать начинаешь, да?

— Ыгы, гы-гы-ы... — Барчука сотрясали веселые конвульсии.

— Интересная нервная реакция на стресс. Ты, парень, женатый?

— Не-а, ха-а...

— Будешь жениться, смотри, не описайся в загсе со смеху.

— Ых-ы-хы, кончай прикалываться, без тебя хр-р-реново...

Барчук безуспешно боролся с «хохотунчиком», а в горницу вошла, сопровождаемая курносым, южная дама. Покосилась на невольника веселья, перекрестилась на икону, села на лавку. Место выбрала подальше и от давящегося смехом паренька, и от показушно серьезного Игната Кирилловича.

Распорядитель спешно прошмыгнул за главную в этом доме дверь, спустя секунды воротился, поманил барчука пальчиком. Тем же жестом, что манила Сергача торговка брагой. Мученик «хохотунчика», повинуясь, вскочил шустро и исчез вместе с курносым распорядителем за пухлой дерматиновой дверью.

Загорелая дама сделалась пунцовой.