Святая, чужая, суженая (Пленница тамплиера)   ::   Копылова Полина

… Две недели карабкались по бесплодным горам, съели всех лошадей, горько досадовали, что не догадались на конину приманивать стервятников. В воскресение второй седмицы их едва не убило камнепадом – от страха они забыли молиться. Но под утро Жеан увидел сон наяву: ему явился некто лучезарный, чей лик был незрим, и поведал, что брат Иоанн обрящет царство, которого взыскует, но не так, как предполагал. Царства этого еще нет. Он должен стать его основателем, дабы через века его паства могла водвориться в Эрусалеме и Паризе (Париж!!!), воссоединившись с христианским миром. Перевал, перед которым они остановились передохнуть, оказался последним – далее путь вел на равнину, населенную мирными язычниками.

Руки прыгали, щеки горели. Она уже не нуждалась в том, чтобы читать дальше. Пылкий тамплиер и его собратья забрели, как и она, в дыру между мирами! Но почему после тамплиеров – она? Те-то хоть царство искали! А она отрывалась по полной на новомодном курорте.

… После пробных кругов инструктор сказал, что она летает хорошо. Она и сама это знала: воздух под крыльями был тверд и гладок, как молодой лед, а при маневрах упруго кренился, словно заранее прокладывая траекторию для новехонькой «Цессны». На следующий день она полетела уже одна…

И…

Метящие в лоб скальные острия. Смертный вой вспоротого воздуха. От страха они забыли молиться… Какие там молитвы! Она запамятовала даже слово такое – «Бог»! Не в этом ли дело?

Бреон теперь к заложнице почти не заглядывал. Женщина лучше поймет женщину. Даже если им кажется, что они вовсе не понимают друг друга. Этельгард в девичестве нагляделась и наслушалась всякого. И знает женскую природу во всех ее проявлениях – от последней низости, до блаженной святости. Разгадает она и природу ШъяЛмы – скорее раньше, чем позже – если они примутся обсуждать книги. Ах да. Он обещал Этельгард поговорить со ШъяЛмой. Как это уместнее сделать? Не являться же с вопросами – он не приходский учитель. А вот пригласить ее к общей трапезе…

Этельгард сочла эту мысль удачной.

Своим присутствием ШъяЛма ей досаждала. И досаде этой не находилось объяснений. Необъяснимость порождала иную досаду – на самое себя, за растерянность перед пленницей низкого рода. В ее смирении коренилась смертная гордыня: ШъяЛма не открывалась перед теми, кто не смог бы ее оценить. Да кто она такая, Господи помилуй, чтобы судить, кто достоин, а кто недостоин перлов ее души? Но досада не помешала благородной даме отыскать среди платьев наряд, который пришелся бы к лицу бледной ШъяЛме, и подобрать для нее украшения. От щедрот своих она уделила пленнице серебряное зеркало. И позволила себе лишь вскинуть брови, когда ШъяЛма послала служанку спросить: «Нет ли краски для лица? «. Краска у Этельгард имелась. Матушка, притворно сокрушаясь, что к тридцати женская краса дочери начнет увядать, подарила той целый ларец притираний, помад и румян.

Смех и грех. Скорее съешь эту косметику, чем на себя намажешь. Вот темка была бы для статьи. Так, что с собой сделать? Подглазья белилами затереть… Нарумяниться. И помалу всего, помалу.

Отведя круглое тяжелое зеркало на вытянутой руке (дурацкое серебро – лицо в нем плоское и темное, как в стоячей воде!), она разглядывала укрытую бархатом грудь с двумя рядами жемчугов и переплетенные жемчужными нитями восемь косиц. Потом рука задрожала. Она уронила зеркало на кровать – хватит с них красоты, более чем! – и улыбнулась. Что называется, как мало нужно для счастья.

Хозяева приветствовали ее в трапезной одинаковыми кивками. Бреон сделал жест в сторону ее места – за господским столом, но в торце, что-то объяснил домочадцам на местном наречии. Все подняли кубки – за процветание владения? за благополучие владельцев? На этом демократия закончилась, и господское семейство принялось за еду.