Сын чародея с гитарой   ::   Фостер Алан Дин

Одно дело – колдовать с помощью музыки, и совсем другое (а уж кому, как не Джон-Тому, знать об этом) – держать в узде такую грозную способность.

В сочетании с поистине ужасающим голосом музыка Банкана представляла собой серьезную угрозу для любого, кто оказывался в радиусе ее воздействия.

За несколько лет Банкан внес в инструмент кое-какие декоративные усовершенствования. Симпатичные плавные изгибы были у него не в чести, а потому он привил дуаре колючки и оснастил ее искусственными когтями.

Параллельные ядовито-зеленые и алые полосы уподобили инструмент прогрессирующей мигрени.

Но чары работали. Обращаясь к сыну, Джон-Том видел, как на стыке грифов меркнет туманная смесь реального и ирреального. Вспыхивали и гасли случайные искорки. Да, эта дуара, изготовленная золотыми руками, действовала, как и надлежало орудию волшебства.

Выходит, не она виновата, а Банкан. Этого следовало ожидать, если парню всего-навсего восемнадцать. Между прочим, Джон-Том был гораздо старше и опытнее, когда познакомился с таинственной дуарой и ее замечательными возможностями.

Он отошел от окна, приблизился к сыну, сел на край постели и тут же провалился до самого пола. Казалось, это воодушевило Банкана. Юноша фальшиво пропел несколько слов, и постель тотчас выровнялась. Неплохо.

Хотелось бы Джон-Тому сказать то же самое о поведении и внешности сына.

Банкан был одет во все серое с изумрудным отливом. Брюки украшены спиральной полоской, точно ноги попали в плен к зеленым смерчам, сапоги с низкими голенищами – ярко-красного цвета. Ростом он был ниже Джон-Тома (сказались материнские гены), но унаследовал его рыжие волосы. Он коротко стриг их, на висках и за ушами сбривал, а оставшееся напоминало жесткую щетку. Худощавая нескладная фигура являла собой воплощение юношеской разболтанности.

– Только посмотри на себя, – пробормотал Джон-Том, разглядывая отпрыска.

– Не могу, пап. Ближайшее зеркало в ванной.

– Видно, у тебя есть ген сарказма. До сих пор я считал его рецессивным.

Банкан ухмыльнулся, но ничего не сказал. Лучше воздержаться от смешков, пока не выяснится, что у предка на уме.

– А волосы? Ну, что хорошего в короткой стрижке? Почему бы не носить нормальные, до плеч, как у твоих друзей?

– Касвайз стрижется коротко. И Виквит.

– Касвайз и Виквит – орангутанги. По части распределения волосяных мешочков орангутанг – полная противоположность человеку, у него от природы короткая шерсть на голове и длинная – по всему телу.

– А может, я тоже хочу длинную по всему телу? Глядишь, буду спокойнее слушать бородатые песни.

Джон-Том принялся было считать про себя, но на цифре семь сдался.

– Насколько я понял, ты не догадываешься о том, что сейчас творилось внизу?

Банкан слегка напрягся.

– Нет. А что?

– Ты наголову разгромил кухню собственной матери. А что сделал с самой матерью – словами не передать.

– Чего? Я? На что ты намекаешь?

– Опять баловался чаропением?

Банкан отвернулся.

– Сколько раз я запрещал тебе заниматься этим дома?

На лице юного Меривезера отразилась досада.

– Ну, а где прикажешь репетировать?

– У реки. В Колоколесье. За школой. Где угодно, только не дома.

Здесь опасно. – Голос Джон-Тома смягчился. – Банкан, у тебя неплохой природный дар. На дуаре ты, может, даже получше меня играешь. Что же касается пения… Над текстами надо работать и работать. И над голосом. Мне понадобилось восемнадцать лет, чтобы овладеть им как следует. А ты почти не контролируешь высоту и тональность. Правда, иногда это бывает несущественно.

– Спасибо, папа, – саркастично бросил Банкан, – за вотум доверия.

– Сынок, не у всех есть навыки, необходимые для волшебства и тем более для чаропения.