Наводнение   ::   Высоцкий Сергей

Корнилов покорно достал ему из коробки толстую кубинскую сигару, и старик, раскурив ее, несколько минут молча смотрел в окно пустыми глазами. Потом, будто собравшись с мыслями, стал говорить. Корнилов видел, что говорить старику становится все труднее и труднее. Он часто останавливался, нещадно дымил сигарой, сыпал пепел себе на брюки. Ничего нового из его рассказа Игорь Васильевич не почерпнул. Все это уже знали в уголовном розыске со слов Кости Горюнова. Но как много значило это подтверждение для Корнилова!

- Отвык разговоры говорить, - угрюмо проворчал Григорий Иванович. - Я после болезни два года мычал. Весь день один, один... Сижу перед зеркалом и мычу. Мычу и плачу. Мычу и плачу. А потом вдруг "ма-ма" промычал... Так потихоньку и научился. А зачем? - Он обреченно махнул рукой. Разговаривать не с кем! - Старик внимательно посмотрел на Корнилова. Молчите? Даже не спрашиваете почему?

- Наверное, на этот вопрос не просто ответить.

- Умный чекист, - без тени улыбки, серьезно сказал старик. - Я бы хотел с тобой про внука перемолвиться. - Он опять кивнул головой на дверь.

"Ну вот, теперь начнет жаловаться, - с неудовольствием подумал Игорь Васильевич. - Мне сейчас только этого и недоставало". В нем росло непонятное, совершенно непроизвольное раздражение, неприязнь к старику. То ли за его грубоватую манеру говорить, то ли за обсыпанный сигарным пеплом, неопрятный френч, то ли еще за что-то, чего Корнилов понять не мог и от этого раздражался еще больше. Ему приходилось сдерживаться, чтобы не показать своего чувства. Старик этого совсем не заслужил.

- Я опасаюсь за внука...

- Что-нибудь случилось?

- Может быть, и случилось. - Старик смерил Корнилова хмурым, исподлобья взглядом, словно хотел решить окончательно, говорить с ним откровенно или не говорить. - В тот день, когда девчонку ограбили, Игнашка прибежал домой не в себе. И в неурочное время... Ему еще целый час в своем техникуме торчать было положено.

Старик опять пристально посмотрел на подполковника. Корнилов слушал внимательно, не показывая даже вида, что торопится.

- У него по понедельникам лекции с девяти до часу. А он вдруг прибегает домой сразу после того, как ограбили кассира. И прибегает с набережной, через проходной... В переулке я бы его увидел. Он всегда с переулка идет...

- Вы его в чем-то подозреваете? - спросил Корнилов.

- Подозреваю. Такие дела, - он кивнул на окно, за которым виднелась церковная ограда, - в одиночку не делаются.

- А в какое время внук пришел домой?

- Без двадцати двенадцать.

- Вы это точно заметили? - Корнилов хорошо помнил время ограбления пятнадцать минут первого.

- Еще бы! - зло сказал старик и, обернувшись, посмотрел на большие часы, стоявшие рядом с диваном. Они показывали одиннадцать.

- Внук пришел - дверью хлопнул. Он всегда хлопает громко. Нарочно, чтобы мне досадить. Я удивился, что он так рано, и посмотрел на часы. Было без двадцати двенадцать.

Корнилов вздохнул. "Старик или очень не любит внука, или все-таки серьезно болен, - подумал он и огорчился. - Если старик болен, можно ли полностью доверять его показаниям?"

- Он нервничает эти два дня, - продолжал старик. - Места себе не находит. Я же вижу!

- А еще какие-нибудь наблюдения у вас есть? - спросил Корнилов.

- Нет! - отрезал старик. - Но это носится в воздухе... Беда носится.

- Мы постараемся во всем разобраться. Спасибо вам большое за все, что вы рассказали.

Старик как-то безнадежно махнул рукой.

Корнилов поднялся и молча кивнул. Григорий Иванович протянул ему руку. Ладонь была чуть влажная. Он задержал руку Корнилова и чуть притянул его к себе.

- Внук очень беспокойный. Очень. Он с бандюгой во дворе разминуться не мог. А молчит. Или струсил? - Григорий Иванович отпустил руку Корнилова и отвернулся.

Корнилов вышел из комнаты, осторожно притворил дверь.